НулевойПервыйВторойТретийЧетвертыйПятыйШестойСедьмойВосьмойДевятыйДесятыйОдиннадцатыйДвеннадцатыйТринадцатый

Необыкновенные приключения итальянцев в Москве. Тесные отношения с Россией связывали их с древнейших времен


Не окажись наша Москва на пересечении важнейших торговых путей, так и оставаться бы ей захудалым поместьем или деревушкой. Выгодное географическое положение города способствовало как росту влияния и богатства, так и тому, что «все флаги в гости к нам» пожаловали. Москва стала для иностранцев не только торговым центром, но для многих из них и местом жительства. Тут они торговали, строили, ремесленничали, учили, лечили и заводили новых родственников.


«Фрязины» – послы, авантюристы, ремесленники и «архитектоны»

Не случайно некоторые населенные пункты близ Москвы носят странные для русского языка названия – Фрязино, Фрязево, Фряново. Прозвание «фрязин» обычно получали выходцы из итальянских государств, часто посещавшие Москву чуть ли не со времени ее основания и нередко здесь оседавшие. Уже при московском князе и великом князе владимирском Симеоне Иоанновиче Гордом (1317–1353) по его велению некий мастер Борис Римлянин, как сообщает Никоновская летопись, отлил колокол для Софийского собора в Великом Новгороде, а в 1346 году он же отлил пять колоколов для храмов Москвы. В документах Дмитрия Донского (1350–1389) упоминается пожалование, сделанное в пользу некоего Андрея Фрязина «…как было за его дядею за Матфеем за Фрязином». Получается, что этот «Матвей Фрязин» мог служить еще московскому и великому владимирскому князю Ивану Калите (1283–1340)? Как же складывались отношения итальянцев с Москвой?

На заре становления Москвы южных гостей европейского происхождения часто называли не «фрягами» и «фрязинами», а «сурожанами», поскольку приезжали они с «моря Сурожского» и с города Сурож. Сегодня море называется Черным, а город – Судаком, и международная торговля там явно поутихла. Но в XII–XIV веках это был важнейший торговый порт, где встречались русские, греческие, восточные и итальянские купцы, чаще всего – генуэзцы. В 1365 году Генуя даже сумела сделать Сурож своей колонией.

Отсюда и приезжали в Москву купцы-итальянцы – или приходили вместе с войском. Известно, что «гости-сурожане» были в стане Мамая на Куликовом поле в 1380 году, а потом вместе с ханом Тохтамышем в 1382 году приняли участие в разорении Москвы. Ничего личного – исключительно торговые интересы, заставлявшие «сурожан» принимать то одну, то другую сторону. Те же торговые интересы привели к тому, что в Москве постепенно образовалась итальянская диаспора.

Известный историк и москвовед Иван Егорович Забелин (1820–1909) писал: «Москва, как только начала свое историческое поприще, по счастливым обстоятельствам торгового и именно итальянского движения в наших южных краях, успела привлечь к себе, по-видимому, особую колонию итальянских торговцев, которые под именем сурожан вместе с русскими заняли очень видное и влиятельное положение во внутренних делах».

А где торговля, там и дипломатия. Само становление Москвы как столицы мощного государства шло на фоне развития дипломатических отношений с итальянскими государствами и папским престолом в Риме.

Самые ранние сведения о контактах с Московским государством «на высшем уровне» относятся ко времени правления великого князя московского Василия Темного (1415–1462). Посол великого князя, некий Николай Ралли, в 1461 году прибыл в Милан и был представлен герцогу Франческо Сфорца (1401–1466). После падения в 1453 году Константинополя и окончательного разгрома остатков Византийской империи Европа опасалась нашествия турок и надеялась на то, что Московское великое княжество станет заслоном для европейских государств и заключит с ними союз против Османской империи. Герцог Сфорца лично дал русскому послу рекомендательное письмо к папе Пию II (1405–1464).

В этом документе московского князя величают «светлейшим господином повелителем Руси и других земель».

Впрочем, другой итальянец, по имени Якоб, назначенный в 1463 году «главным монетчиком» уже новым великим князем, Иваном III Васильевичем (1440–1505), писал в Милан, что работает у самого «белого императора». Однако первые дипломатические контакты на высшем уровне к заключению какого-то бы ни было союза не привели.

В Ватикане надеялись не только на совместную борьбу с турками – там рассчитывали, что Московское княжество присоединится к Флорентийской унии, заключенной в 1439 году между греческой православной церковью и папским престолом. Тогда в надежде на военную помощь перед угрозой полного разгрома византийские светские и религиозные власти согласились подчиниться папе. Как показали дальнейшие события, помощь оказалась весьма скудной, и Константинополь пал. Но формальный повод требовать от русской церкви подчинения оставался, и Ватикан попытался им воспользоваться. Последний византийский император Константин XI Палеолог (1404–1453) был убит в бою, его брат Фома (1409–1465), правитель Мореи, покоренной в 1460 году, со всей семьей бежал в Рим. Идея выдать замуж за московского князя младшую дочь Фомы в Ватикане возникла не сразу. Но несколько брачных проектов, связанных с византийской царевной, оказались неудачными.

И тогда знаменитый кардинал Виссарион Никейский (1403–1472), один из «авторов» унии католичества и православия, сам перешедший в католичество, решил, что лучше всего интересы Святого престола в Москве сможет представлять именно дочь Фомы – Зоя (1455–1503).

Обращенная в Риме в католичество девушка получила имя Софья и воспитывалась лично под присмотром кардинала Виссариона. Ее и предложили в жены овдовевшему в 1467 году великому князю московскому Ивану III Васильевичу (1440–1505).


Великое сватовство

В 1469 году русские летописи отмечали, что из Рима прибыло посольство «от гардинала Виссариона», сватать Софью Палеолог за Ивана III Васильевича. Князь советовался с матерью, боярами, митрополитом, и в конце концов к папе Павлу II (1417–1471) и кардиналу Виссариону отправилось посольство с изъявлением согласия. Возглавил посольство Иван Фрязин, которого до московских приключений звали Джан Батиста делла Вольпе, дворянин из Виченцы. Этот «Иван Фрязин» до назначения послом служил при московском дворе «денежником», то есть монетным мастером, что по тем временам приносило немалый доход, позволявший «денежнику» давать деньги и в рост. «Клиентурой» Ивана Фрязина были важнейшие люди Москвы, бойкий итальянец оказался в курсе московской политики.

Он съездил в Рим, где установил дипломатические отношения между Ватиканом и Москвой, получил «листы» от папы Павла, «таковы, что послом великого князя волно ходити до Рима… до скончания миру», портрет невесты и предложение прислать за Софьей делегацию из знатных бояр. Все это было привезено в Москву в 1471 году. Пока так вот ездили, Павел II умер, и на папский престол взошел Сикст IV (1414–1484), который в июне 1472 года в присутствии знатнейших особ совершил заочное обручение Ивана III и Софьи Палеолог. «Заместителем» Ивана III в брачном обряде был тот же Иван Фрязин.

Летом посольство вместе с Софьей выехало из Рима и в конце осени торжественно вступило в Москву, где в Успенском храме состоялся свадебный обряд. Софья привезла в Москву немалое приданое и итальянских мастеров. Казалось бы, свою миссию Иван Фрязин исполнил блестяще. Однако вместо возвышения и благодарности предприимчивый итальянец удостоился оков, лишения имущества и ссылки.

Что ж, большие интриги – большие последствия.

Вольпе обвинили в том, что он пытался «учинить честь папе»: устроить торжественный въезд в Москву папского легата с «крыжем» – католическим крестом, чего православная Москва терпеть не собиралась. В 15 верстах от Москвы высланные вперед «особисты» крест у легата отняли и о правилах поведения в православной столице строго предупредили. Тогда же и арестовали Ивана Фрязина. И оказалось, что главные претензии к нему еще впереди.

Суть дела такова. В 1471 году вместе с посольством Вольпе в Москву прибыл венецианский посол ДжанБаттиста Тревизан, отправленный Сенатом Венеции к хану Большой Орды Ахмед-шаху для возможного заключения союза против Османской империи. Вольпе же, преследуя какие-то собственные цели, зачем-то уговорил Тревизана скрыть свою миссию, обещая отправить того в Орду частным порядком. Это дело вскрылось, и московские власти заподозрили шпионаж: Тревизан в результате просидел под замком два года – пока из Венеции не прибыли разъяснения, что союз с Ахмед-шахом никак не мог быть направлен против интересов Московии, а сокрытие послом своей миссии от великого князя – результат интриг Вольпе и доверчивости посла. Тревизана освободили, приняли как посла Венеции и официально отправили в Орду вместе с русским послом.

Что касается решения Ивана III, который «поимати Фрязина, да, оковав, послал на Коломну, а дом его повеле разграбити, и жену и детей изымати», то оно отменено не было. Также провалилась и идея папского престола заставить Москву принять унию с Ватиканом – Софья Палеолог вернулась в православие и о подчинении русской церкви папе даже не заикалась.

А вот приехавший с посольством племянник Вольпе, архитектор Антонио Джилярди, получивший в Москве имя Антон Фрязин, работал здесь до 1488 года. Кстати, в свите Софьи приехал в Москву и некий Афанасий Чичерини, от которого пошел известный род дипломатов Чичериных.


Дела посольские и иные

С момента женитьбы Ивана III на Софье Палеолог дипломатические, торговые и культурные контакты между Москвой и Италией становятся постоянными: к нам едут из Ватикана, Генуи, Венеции, Милана, то есть оттуда, где как раз определялась итальянская и европейская политика. Желание привлечь Московию к борьбе с крепнущей Османской империей, получить привилегии в торговле и хорошо заработать заставляло теплолюбивых южан отправляться за тридевять земель в далекую заснеженную страну, о которой вначале ходило много страшных слухов.

Впрочем, дипломаты, аккуратно писавшие отчеты о поездках, в своих впечатлениях о Москве и Московском государстве все чаще отзывались весьма лестно – живут здесь богато, товару хорошего много, великие князья к гостям щедры. Так, венецианского посла Амброджо Контарини (1429–1499), оказавшегося в Москве в 1477 году, Иван III буквально спас. Контарини, возвращаясь после своей миссии в Персию, был схвачен в Астрахани работорговцами-татарами. Из плена его выкупили русские купцы, с которыми Контарини и доехал до Москвы, где должен был бы ждать, пока доедут посланные в Венецию за долгом купцам люди. Но Иван III хорошо принял Контарини, одарил, вначале «поставил на довольствие» вместе со свитой, а потом решил сам возместить купцам расходы на выкуп и содержание посла. Так что пребывание Контарини в Москве ограничилось всего четырьмя месяцами вместо, как минимум, года и оказалось весьма приятным. В результате в своей книге «Путешествие в Персию» главу «Рассказ о путешествии в Москву» венецианец написал с чувством благодарности и восхищения.

Контарини встретил в Москве немало итальянцев, среди которых был знаменитый архитектор Аристотель Фьораванти (1415–1486), строивший тогда Успенский собор. Посол был принят не только Иваном III, но и его женой Софьей, восхищался дешевизной и обилием продовольствия, пышностью великокняжеского двора.

Москва также показалась синьору Амброджо, «гостившему» здесь в осенне-зимние месяцы, огромной меховой ярмаркой, куда приезжает множество купцов из Германии и Польши для скупки шкурок соболей, лисиц, горностаев, белок и рысей. Не уехал с этой «ярмарки» с пустыми руками и Контарини. Иван III подарил ему соболью шубу и тысячу беличьих шкурок.

Тем временем в Москву приезжало все больше итальянских мастеров: сведения о том, что здесь хорошо принимают умелых людей и щедро платят, в Италии распространялись все шире. Так, Контарини упоминает некого «мастера Трифона» – ювелира из порта Катаро, «который изготовлял много сосудов и иных изделий для великого князя». А в 1488 году Фрязин Павлин Дебосис отлил первую Царь-пушку, не ту, которую мы сегодня видим в Кремле (ее в 1586 году вылил Андрей Чохов), а ее предшественницу.

Но не всякому итальянцу удавалось сделать в Москве удачную карьеру. О судьбе Ивана Фрязина-Вольпе мы уже знаем, но лекарю Леону Жидовину из Венеции пришлось совсем худо. В возрасте 32 лет 7 марта 1490 года скончался Иван Иванович Молодой – старший сын Ивана III от первого брака. Лечил его вызванный перед этим из Венеции Леон. Великий князь после смерти сына приказал попросту казнить лекаря.

Однако даже такие события не останавливали поток желающих приехать в Москву из Италии. Иван Егорович Забелин пишет: «Еще в конце ХV в. при вел. кн. Иване Васильевиче был вызван в Москву в 1490 г. «арганный игрец» Иван Спаситель, каплан белых чернецов Августинова закона, который, без сомнения, и приехал для того, чтобы устроить во дворце органную потеху. Быть может, он был и мастером этих инструментов и тогда же занялся их постройкою, если не привез с собою уже готовых». Через два года московская летопись сообщает, что «17 мая 1492 года Иван Спаситель Фрязин, каплан постриженый Аугустинова закона белых чернцев, закона своего отрекся и чернечество оставил, женился, понял за себя Алексеевскую жену Серинова, и князь великий его пожаловал селом». То есть католический монах, капеллан, специалист по строительству органов, перешел в православие, отказался от монашества, женился и был великим князем пожалован селом. Покровительство Ивана III неудивительно: главным в понимании москвичей той эпохи «свой» – «чужой» была вера. Принявший православие автоматически становился «своим», будь он хоть негром преклонных годов.


«Доношения о Московии»

Сочинений о России появлялось все больше. Итальянский дипломат Франческо да Колло, автор «Доношения о Московии», побывавший в Москве в 1518 году, писал: «Престол сего великого Господина Василия, императора и Государя всея Руси и великого Князя находится в городе Московии, окружность которого – три с половиной лиги, и который по большей части расположен в болотах, так что значительную часть приходится проходить по деревянным настилам, в коем городе имеется каменный кремль, построенный тому уже лет пятьдесят некоторыми итальянцами, присланными в угоду сему Князю сиятельнейшим Лодовико, герцогом Миланским, или построен по образцу Кастелло – Рокка в городе Милане».

Ничего удивительного: с конца XV века московская архитектура создавалась множеством итальянских архитекторов. Уже упомянутый Антонио Джилярди, он же Антон Фрязин, прибывший со свитой Софьи Палеолог, построил две башни нового Московского Кремля – Тайницкую и Водовзводную. Использовал он для этого кирпич с нового кирпичного завода, поставленного Аристотелем Фьораванти, работавшим в России с 1475 года, и к 1479 году возвел Успенский собор. Фьораванти оказался также искусным артиллеристом и военным инженером, чему Иван III, надо думать, был весьма рад. Он отстранил мастера от архитектурных дел, препоручил дальнейшее строительство Кремля Антону Фрязину, а Фьораванти брал с собой в военные походы.

Пьетро Антонио Солари, он же Петр Антонин Фрязин (1450?–1493), приехавший в Москву в 1490 году, строил Грановитую палату и еще несколько башен Кремля.

Кстати, с ним пожаловали к нам и другие мастера – оружейный литейщик Джакобо и серебряник Христофор с двумя учениками. Иван III относился к Солари очень уважительно, а в документах его именовали «архитектоном». Согласно записи в «Степенной книге»: «И град Москва поставлен бысть нов округ древняго града. Старейшина же мастером бяше Петр Архитектон». Грановитую палату Солари строил вместе с другим итальянским зодчим, Марко Руффо (Марком Фрязином), по проектам которого потом были возведены Спасская, Беклемишевская и Никольская башни Кремля.

Достраивал Кремль другой итальянец – Алевиз Фрязин, он же Алевиз Старый, который построил также Большой Кремлевский дворец, куда в 1508 году въехал Василий III. В 1504 году в Москву приехал еще один итальянский архитектор по имени Алевиз, которого звали уже Алевиз Новый Фрязин. Он возвел Александровский собор и еще десять храмов в Москве.

А вот столп Ивана Великого, в память об умершем Иване III, по повелению его сына строил итальянец Бон Фрязин, соседнюю звонницу возвел Петрок Малый (Петр Франческо ди Аннибале), потом возводивший стены Китай-города.

Большая часть упомянутых трудов итальянских архитекторов к 1518 году, когда Да Колло посетил Москву, уже была завершена. Перспективы соотечественников в Москве Да Колло отмечал особо: «Чужеземцам из любой страны свободно разрешено въезжать в страну, и того более – их не только принимают, но и осыпают милостями; Князь немедленно повелевает одеть их в лучшие одежды и благоустроить их; если это ремесленники, им надлежит заниматься соответственным искусством, если же солдаты – эти особенно дороги; итальянцев же прежде всех уважают и любят».

В 1524 году в Москву пожаловал посол папы Климента VII (1478–1534) генуэзский аристократ Паоло Чентурионе с предложением отправить в Рим русского посла.

В Рим вместе с Чентурионе отправился Дмитрий Герасимов (1465–1535), ученый, богослов, известный книжник и переводчик. Он был торжественно принят папой, которому передал дары великого князя Василия III (1479–1533) и грамоту, в которой Москва соглашалась участвовать в антимусульманской лиге. Считается, что именно по рассказам Герасимова Паоло Джовио (1483–1555), ученый-гуманист, епископ Ночерский, составил свое сочинение о России, ставшее чуть ли не основным руководством для итальянцев, отправлявшихся в Московское государство.

Писал о Москве венецианский посол Фоскарини, побывавший здесь в 1557 году и в «Историческом сказании о Московском государстве, сочиненном венецианским послом Фоскарино» немало уделивший внимания выгодам торговли с Московией. Это же в своем отчете подтверждал путешественник Рафаэль Барберини, посетивший наш город в 1564 году.

Кстати, Фоскарини отмечал чистоту нравов «московитов»: «Игры в карты, кости и т.п. [здесь] не в употреблении, вследствие совершенного запрещения их на зло нам, Итальянцам, у которых от такого беспутства сумасбродные юноши приводят к разорению бесчисленные семьи, а бедные и несчастные солдаты едва в состоянии заплатить свой проигрыш».

Позитивный тон итальянских дипломатов в описании московских дел не содержит никаких преувеличений.

Время правления Ивана III, Василия III, начало правления Ивана IV (1530–1584) – далеко не худшее в истории России. Страна, сбросившая трехсотлетнее монголо-татарское иго, была на подъеме, города отстраивались, торговля развивалась, сельское хозяйство вполне способно было обеспечить все население продовольствием. Все большая централизация управления государством приводила к единым правилам, к большей безопасности населения и дорог, что по сравнению с постоянно воюющими между собой государствами Италии в глазах итальянцев было огромным преимуществом.

Поэтому даже жалобы на деспотизм великих князей, часто не желавших отпускать на родину нужных мастеров-иностранцев, не останавливали поток «гастарбайтеров», купцов и дипломатов с Апеннинского полуострова.

Флорентийский купец Джованни Тедальди, неоднократно посещавший Москву в период 1551–1565 годов, одобрительно отзывался о правосудии и гостеприимстве Ивана IV. Даже сложности с выездом мастеров на родину Тедальди объяснял мягко. «Я спросил великого князя, почему он не дозволяет выезжать из Москвы иностранцам (больше всего у него было итальянцев, которых князь называл фрязями и держал и любил за их искусство), он ответил, что поступает так, что иначе они больше не возвратились бы и что король Сигизмунд помешал бы их возврату... Но с тех пор как Нарва принадлежит Московиту, ему легче допускать отъезд итальянцев и иностранцев вообще», – писал Тедальди.

Видимо, ко времени Ивана Грозного у итальянских мастеров неплохо успели научиться наши умельцы, что и позволяло Ивану Васильевичу вести менее жесткую кадровую политику. В 1568 году в послании папе римскому его дипломат Фульвио Руджиери восхищался строительством крепостей в России и называл наших строителей «инженерами», имея в виду именно русских мастеров.


Иван Васильевич меняет стратегию

Наш первый царь, получивший в истории прозвище Грозный, был большим мастером дипломатии. Сегодня упрощенное понимание истории приводит к тому, что Ивана IV подозревают даже в попытке жениться на родственнице английской королевы Елизаветы I (1533–1603) и подготовке бегства в Англию. На самом деле это просто была такая дипломатическая игра: получив предложение от английского двора, царь вел длительную переписку, выспрашивая о достоинствах и приданом невесты, вовсе не собираясь ни жениться на английской протестантке, ни уплывать в туманный Альбион. При этом он решал собственные проблемы и следил за ситуацией в Европе.

Один из ярких примеров таких дипломатических приемов Ивана Грозного – миссия папского легата Антонио Поссевино (1534–1611). Сам царь обратился в Ватикан с просьбой о посредничестве в мирных переговорах с польским королем Стефаном Баторием (1533–1586), поскольку Ливонская война была явно проиграна и стоило побороться за максимально приемлемые условия мира. Конечно же царь понимал, что Ватикану Баторий отказать не посмеет. Иван Васильевич все рассчитал: он прекрасно понимал, что будут требовать из Рима за свое посредничество – присоединение к союзу против Османской империи, торговых привилегий и переход в католицизм.

Когда Поссевино (кстати, первый иезуит, посетивший Россию) прибыл в 1481 году ко двору Ивана Грозного, его встретили с необыкновенными почестями. И до февраля 1482 года, когда при посредничестве Поссевино был заключен Ям-Запольский мир, царь довольно благосклонно выслушивал требования и о борьбе с турками, и о об открытии в Москве католического храма, и о преференциях для итальянских купцов. Возможно, что и о симпатиях к католицизму что-то добавлялось. После же заключения мира, оказавшегося для Москвы все-таки достаточно приемлемым, царь разрешил Поссевино… провести публичный диспут о вере. То есть публично доказать, что католичество лучше православия.

И три дня в царском дворце шел спор между Иваном Грозным и папским легатом. Говорят, что в гневе Грозный чуть не зашиб посла и заявил, что «папа есть волк, а не пастырь». На самом деле теологические расхождения в споре двух чрезвычайно просвещенных людей своего времени хоть и вызвали крайне эмоциональную реакцию у всех присутствующих, все равно оказались лишь инструментом большой политики. Доводы Поссевино не убедили московскую элиту в преимуществах католичества, наоборот, ему были высказаны многочисленные претензии в нарушениях католиками заветов отцов церкви.

После этого Иван Васильевич отказал легату в строительстве католического храма, в том числе по причине беспокойства за безопасность возможных прихожан.

Царь заявил, что не возражает, если католики, приезжающие в Россию, будут продолжать исповедовать свою веру, что уже и так не возбранялось. Отказал Грозный и в просьбе послать в Рим на обучение нескольких русских юношей. Что касается союза против турок, то Иван Васильевич объяснил папскому послу, что его страна только что закончила войну и к новой войне не готова, но морально он конечно же на стороне антитурецкой лиги. Так и уехал Поссевино, ничего, кроме богатых даров, за свою миссию не получив.

В 1587 году, уже после смерти Ивана Грозного, Великое герцогство Тосканское отправило в Москву посольство, которому удалось договориться о свободной продаже некоторых товаров на территории Новгорода и Пскова. Принимал посольство фактически правитель государства при царе Федоре Иоанновиче (1557–1598) Борис Годунов (1552–1605).

В XVII веке в Италии начался полномасштабный кризис, на первое место в Европе выходили другие страны – Франция, Англия, Нидерланды, производившие более дешевые товары и теснившие итальянцев на всех направлениях торговли. Правда, итальянцы в Москву продолжали приезжать, и на одном из первых сохранившихся в Москве кладбищ для иностранцев (это старое Немецкое кладбище в районе церкви Николы на Болвановке, у Таганских ворот, где захоронения начались со второй половины XVI века) встречаются надписи не только на немецком, голландском и английском языках, но и на итальянском и на латыни.

Обрусевшие потомки итальянцев, жившие в Москве, часто имели фамилии Фрязов или Фрязин – они встречаются в документах XVII века. Но в силу разных исторических причин следующий «поток» итальянских переселенцев и гостей начался уже в XVIII веке. И это уже совсем другая история…

Текст: Алиса Бецкая



Назад в раздел
СаториКростМосгазМосводоканал
РоссийскийФУД