НулевойПервыйВторойТретийЧетвертыйПятыйШестойСедьмойВосьмойДевятыйДесятыйОдиннадцатыйДвеннадцатыйТринадцатый

Немцы в городе. Как они здесь жили, чем прославились и какую роль сыграли в истории Москвы


Вообще-то «немцами» на Руси изначально называли любых иностранцев, не говоривших по-русски. «Немец», «немчин» – значит «немой», «не имеющий возможности говорить». Но мы в этот раз поведем речь именно о тех иностранцах, которые приезжали в Москву из германских земель и оставались здесь жить надолго или даже на всю жизнь. История наших взаимоотношений с переселенцами весьма запутанна и порой трагична. Но и немало славных страниц удалось вписать немцам в российскую историю – достаточно хотя бы взглянуть на перечень героев Отечественной войны 1812 года. Итак, что же нам поведает история?


Налей, налей бокалы полней!

Три столетия монголо-татарского ига и соседство с кочевниками не прошли даром. В Московское великое княжество европейские «гастарбайтеры» стремились не часто, а приезжали обычно люди, скажем так, авантюрного склада. Но в 1489 году Иван III отправил послов к императору Священной Римской империи Фридриху III. В результате посольства в Московию из немецких земель приехали специалисты – военные инженеры, пушкарного дела мастера, строители, ювелиры, рудознатцы, аптекари, художники да переводчики.

Некоторые из приехавших осели в Москве, женившись на местных красавицах. А в 1491 году два немецких рудокопа, которых в наших документах величали «Иван да Виктор» нашли «руду серебряную да медную на реке Цымле, за полднища от реки Космы и за семь днищ от реки Печоры».

Присоединение к Московскому великому княжеству Новгорода (1478) и разорение новгородской конторы Ганзы, а также присоединение Смоленска (1514), где жило немало иностранцев, дало новый приток немцев в Москву. Как писал в «Записках о Московии» австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн, побывавший в Москве в 1516–1517 и в 1526 годах, «теперь государь имеет пушечных литейщиков немцев и итальянцев».

Сын Ивана III Василий III для иноземных наемников, число которых, согласно запискам Герберштейна, достигало полутора тысяч и среди которых было немало немцев, построил в начале XVI века на правом берегу Москвы-реки, за чертой города, отдельную слободу.

Фактически это был военный лагерь, где удобно было проводить учения. В современной Москве этот район между Якиманкой, Полянкой и Мытной был исследован археологами, и немалое количество найденных надгробных плит показало, что позже здесь кроме солдат селились уже и купцы, и переводчики, и даже священнослужители. В это же время дипломаты, купцы и высококвалифицированные специалисты жили в самой Москве, «по разным дворам».

Иноземная слобода в народе получила имя Налейки. Как писал Герберштейн, название это имело свою историю. Дело в том, что русским подданным свободное употребление спиртного было запрещено. Но этот запрет не касался немцев. И постоянные призывы «Налей!», раздававшиеся в местных заведениях, дали такое название всей слободе. Тем не менее иностранцы не толь--ко пили – во время татарского нашествия в 1521 году пушкарных дел мастер Николай (Клаус) из Шпейера отличился при обороне города. Что касается немецких купцов, то их в Московском государстве привлекала прежде всего меховая торговля, дававшая огромные барыши. Об этом писали практически все дипломаты, посещавшие Москву в XIV – XVII веках.


От диспута, через пожар – к погрому

Есть сведения, что в пожаре 1547 года, уже при Иване Грозном, иноземная слобода сгорела, но, видимо, была вновь отстроена. Тем более что Ливонская война, которую Иван IV вел в 1558–1583 годах, привела к тому, что в Москву попало немало пленных немецкого происхождения. Отряд из военнопленных позже оказался весьма полезен в борьбе с все теми же татарами – европейский строй и плотный огонь из ружей обратили в бегство ордынскую конницу при Молодях, и очередной набег не удался. В благодарность Грозный дал иноземцам право исповедовать свою веру и… варить пиво да делать вино, которыми разрешалось торговать в принадлежащих им корчмах. Так что жители новой иноземной слободы вскоре стали богаты.

Во времена Ивана Грозного жили немцы-оружейники и на Бронной улице, и на Покровке. Но компактное проживание иностранцев переместилось в район современной Таганки, в местность, называемую Болвановкой. Говорят, что это название появилось от нахождения здесь когда-то языческого идола – болвана. Все, опять-таки, началось с военного лагеря, где жили бывшие пленники, перешедшие на службу к царю. Был среди них и первый лютеранский проповедник, имя которого известно – Тиман Бракель. Правда, в 1560 году его отпустили на родину. Однако первая лютеранская община Москвы была создана примерно в 1560–1565 годах.

Проповедник по фамилии Ваттерман, который, по легенде, еще и занимался систематизацией книжного собрания Ивана Грозного, стал ее пастором. В 1575 году в слободе появилась и первая кирха – в слободе в основном проживали немцы и шведы, исповедовавшие протестантизм.

Интересно, что царь, серьезно занимавшийся теологией, пожелал провести диспут с представителем учения Лютера – Иоганном Рокитой, прибывшим в 1570 году в Москву в составе посольства польского короля Сигизмунда-Августа. Выслушав все доводы Рокиты, Иван лично написал «Ответ государев», где опроверг учение Лютера, и строжайше запретил его проповедь в своей стране. Однако это никак не повлияло на живших в Москве немцев – до поры до времени.

Налейки на некоторое время прекратили свое существование, после того как в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей сжег пригороды Москвы. Здесь стоит вспомнить одну яркую личность – Генриха Штадена. Этот немецкий авантюрист, немало времени проживший в Московском царстве и оставивший «Записки о Московии», был… опричником. Родившийся в небольшом городке недалеко от Мюнстера, он на родине сумел нажить столько неприятностей, что счел за благо сбежать в Москву, где и устроился вначале переводчиком, потом завел собственную корчму, а потом и создал отряд опричников, принимавший участие в Новгородском погроме зимой 1569/70 года. Без всякого стеснения Штаден в своих мемуарах описал убийства и грабежи, позволившие ему привезти в Москву немало награбленного добра. Из его записок можно понять, что немцев во время опричнины в Москве было много и занимались они часто весьма неблаговидными делами.

Правда, в опричнине Штаден насчитал всего четверых вместе с собой. Два лифляндских дворянина – Иоганн Таубе (печатник рижского архиепископа) и Еларт Крузе (судья из Дерпта) – активно советовали Ивану Грозному создать на территории Ливонии вассальное государство во главе с датским принцем Магнусом, женатым на двоюродной племяннице Ивана Марии Владимировне Старицкой. Позже, однако, и Таубе, и Крузе изменили царю и бежали за границу.

Еще один немец-опричник – Каспар Эльферфельдт (бывший советник дерптского епископа) стал в Москве экспертом по ливонским делам и, как писал мюнстерский купец Герман Писпинг, «Каспар Еверфельдт в очень большом почете у великого князя и ежедневно привлекаем к его совещаниям». Сей ученый муж убеждал царя захватить Ливонское государство и втайне надеялся на то, что Иван Грозный примет протестантизм. В 1989 году в районе Шаболовки нашли плиту с именем Эльферфельдта, умершего в 1571-м, и, как следует из все тех же записок, не без помощи своего земляка Штадена.

Взаимоотношения между жившими в Москве немцами в этот период явно не отличались национальной солидарностью. Например, они мешали друг другу в торговле спиртным, переманивая охочих до выпивки москвичей. Как писал Штаден, некий «Ганс Купфершмидт… так как он видел, что корчемство приносило мне большой доход, то он решил, что мое ремесло выгод--нее, чем его. И когда кто-нибудь хотел проехать на мой двор с ведрами, кружками и т. д., чтобы купить меда, пива или вина, то Купфершмидт, сидя у окна на своем дворе, перезывал к себе всякого… Это причиняло мне большой убыток».

Другой соотечественник, Эверт Бремер, разорил в свою пользу имение Штадена. Слуга Альбрехт попросту присвоил его имущество, а еще один немец – Фромгольд Ганн – попытался ограбить его двор. Впрочем, и сам Штаден во время пожара 1571 года без стеснения выгнал из убежища немцев, укрывшихся с женами и детьми, чтобы спастись самому со своими вояками. Те, кого он выгнал из погреба, погибли.

Позже Штаден уехал за границу и там уже давал советы правителям, как захватить Московское царство. Тем же занимался и вернувшийся из Московии артиллерист Альберт Шлихтинг, попавший в плен при взятии в ходе Ливонской войны крепости Озерищи. Благодаря образованию и знанию латыни, русского, немецкого и польского языков, он был взят на службу врачом царя итальянцем Арнольфом, но при этом активно сотрудничал с разведслужбами Речи Посполитой. В своих воспоминаниях Шлихтинг много описывал зверства царя Ивана, явно пытаясь оправдать свою измену.

В 1578 году, то ли разгневанный изменой принца Магнуса, то ли мстя за поражения в Ливонской войне, то ли опасаясь распространения лютеранства, царь приказал разгромить иностранную слободу. Кирха была сожжена, дома разграблены, а их обитатели изгнаны.

Описание зверств этого погрома, участие в котором принимал сам царь, занимает немало места в мемуарах иностранных свидетелей. Впрочем, французский наемник Жан Маржерет писал, что жители слободы «не могли обвинять никого, кроме самих себя. Их поведение было так гордо, манеры так надменны, одежда так нарядна, что всех их можно было принять за принцев и принцесс».

Через год в разрядных записях уже упоминается, что «на Москве немец 400 человек». Их выселили за черту города, за село Елохово, в местность между рекой Яузой и ручьем Кукуем. Это уже были «немцы», принявшие православие и подданство Москвы. Однако же право торговли спиртным им оставили. А еще новопоселенцы занялись новым бизнесом – постройкой водяных мельниц, что также давало неплохую прибыль. Так что в 1584 году там была построена новая церковь.

При царе Федоре Ивановиче сюда продолжали приезжать новые поселенцы, а немалое число немцев служило в царском пятитысячном иностранном отряде. Новое поселение процветало и при Борисе Годунове, относившемся к иностранцам благосклонно. Годунов предоставил иноземным купцам новые льготы и даже давал ссуды. Но до наших дней от этой Немецкой слободы не осталось никаких следов. Виной тому Смутное время. Вначале иностранцев ограбили пришедшие с Лжедмитрием I войска, а в 1611 году слободу сожгли поляки.


Всех – на Кукуй!

Начало правления Романовых, казалось бы, внесло некоторое спокойствие в жизнь царства. Царь Михаил Федорович никакого предубеждения перед иностранцами не испытывал. В Москву вновь потянулись переселенцы. Но разоренный лихими временами город вначале мало кого привлекал, и к 1622 году тут насчитывалось всего 35 иностранных хозяйств. Царь распорядился, чтобы делами переселенцев ведали два приказа – все военные подчинялись Иноземному приказу, а Большой приказ ведал выдачей жалованья прочим «гастарбайтерам».

Лютеранам разрешили также восстановить сгоревшую церковь Святого Михаила, а у Чистых прудов построить кирху Святых Петра и Павла.

Жили в это время немцы в Москве вновь «по дворам» – компактно их не селили, да и не до этого явно было. Немецкие ремесленники и купцы так смешались с московским людом, что и по одежде не отличались. Впрочем, шить одежду на иностранный манер в только восстанавливавшемся городе было просто некому.

Но вскоре велено было иностранцам не носить русского платья, а одеваться в свое. Эту историю немецкий дипломат Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию», где он был в 1634, 1636–1639 и 1643 годах, объясняет так: «Патриарх благословлял стоявший кругом народ.

Немцы, бывшие среди русских, не захотели, подобно русским, проделать перед патриархом ни поклонов, ни крестного знамения. Патриарх на это рассердился и, узнав, что тут замешались немцы, сказал: «Нехорошо, что недостойные иностранцы таким случайным образом также получают благословение», и вот, чтобы впредь он мог узнавать и отличать их от русских, пришлось издать приказ ко всем иностранцам, чтобы немедленно же каждый из них снял русское платье и впредь встречался только в одежде своей собственной страны». И пришлось иностранцам доставать из сундуков одежды отцов и дедов – портных-то не хватало.

В 20-е годы XVII века упоминаются немецкие дворы на улицах Покровской, Фроловской и Мясницкой. Олеарий называет влиятельных немцев и пишет, что живут они в Москве хорошо, имеют удобные и богатые дома.

«Господа послы пригласили к себе в гости нескольких добрых друзей из числа немцев и, между прочими, лейб-медика и аптекаря его царского величества», – сообщает дипломат. Среди московских знакомых Олеария – Ганс Гельмес – «знатнейший переводчик царя».

Этот служивший при царском дворе немец прожил 97 лет. Называет Олеарий также генерал-переводчика Иоганна Бёккер фон Дельдена и жившего на реке Неглинной возле литейного завода опытного мастера по имени Ганс Фалькен из Нюрнберга.

Однако в богатевшей Москве постепенно накапливались и, скажем так, межнациональные противоречия.

Все идеи о том, что Москва издревле была городом сверхтолерантным, историей опровергаются. Сочувствие москвичей вызывали лишь те иноземцы, которые крестились в православие, учили русский и перенимали местные обычаи. Таких поддерживали и оберегали. Прочих же рядовые горожане особо не жаловали. А скупка лучшей земли в Москве лютеранскими общинами и их членами вызвала их крайнее неудовольствие.

«Немецкий вопрос» был решен радикально молодым царем Алексеем Михайловичем. С одной стороны, царь иноземцев жаловал и всячески старался заманить на службу в Россию, а с другой – заслуженно нося прозвище Тишайший, не желал никаких трений между «чужими» и «своими». Поэтому он и принял несколько важных для московских немцев решений. Уже в Соборном Уложении 1649 года право иностранцев покупать дома было существенно ограничено. А в 1652 году вышел указ, по которому всем иностранцам было велено переселиться за Земляной Вал. Кстати, именно в этом году патриарший престол занял Никон, активно добивавшийся выселения иностранцев из Москвы.

Вот так и появилась Новая Немецкая слобода. Как описывал эти события Олеарий, в указе говорилось, что «…кто из немцев хочет перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй, место, где 40 и более лет тому назад немцы исключительно жили и где погребен датского короля Христиана IV брат, герцог Иоганн. Его царское величество теперь дал этому месту другое наименование, назвав его Новою Иноземской слободою. Здесь каждому, по его личному состоянию, должности или промыслу, отведено определенное место для построек, и вся слобода разделена правильными улицами. Те, у кого в городе были деревянные дома, велели их сломать и вновь сложить в Новой иноземской слободе, где они теперь, в случае часто возникающих у русских пожаров, живут в гораздо большей безопасности, чем в городе».

Выселив иностранцев за пределы Москвы, царь одновременно дал им многочисленные льготы. Участки раздали бесплатно, повинности и налоги отменили, выделили земли под кирхи и кладбище. Так что Новая Не--мецкая слобода быстро отстроилась и приобрела цветущий вид. Ее жители – французы, голландцы, немцы, англичане и прочие, общались между собой по-немецки и по-русски, но основным все-таки был немецкий.

Как писали современники, слобода напоминала именно немецкий город, «большой и людный», с домами, построенными по немецкому образцу, цветниками, беседками, прудами, водяной мельницей. Жители носили в основном немецкую одежду. Весь быт обитателей Немецкой слободы резко отличался от московского.

Европейская мебель в домах, зеркала, часы, канделябры, гравюры, печатные книги – все это было жителям Москвы того времени непривычным. Большинство товаров привозилось из-за границы или изготавливалось в самой слободе.

Жили тут военные, служившие в полках «иноземного строю», доктора и аптекари, обслуживавшие царский двор, московскую знать и военные полки, переводчики Посольского приказа и мастера монетного дела. Немалое число среди колонистов составляли ремесленники – оружейники, литейщики, кузнецы, слесари, ювелиры, живописцы. Их изделия сегодня хранятся в московских музеях. Немецкий мастер Ганс Фальк из Нюрнберга стал одним из основателей Духанинского стекольного завода под Москвой в Дмитриевском уезде.

Находившийся в должности придворного лейб-медика Лаврентий Алферьевич Блюментрост стал организатором Аптекарского приказа. Он же экзаменовал приезжавших на службу в Москву иностранных докторов и аптекарей. Главную государеву аптеку в Москве в Белом городе в 1672 году открыл аптекарь Иоганн Гуттеменш.

Но судьба этого сделавшего большую карьеру в Москве человека была трагичной – во время Стрелецкого бунта в 1682 году его обвинили в отравлении царя Федора Алексеевича и убили.

И первую в Москве театральную труппу тоже создал немец – Иоганн-Готфрид Грегори, приходский учитель и пастор лютеранской церкви. По распоряжению царя «учинить комедию, а на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь и для того действа устроить хоромину» Грегори собрал «детей разных чинов служилых и торговых иноземцев, всего 64 человека». В результате «Артаксерксово действо», разыгранное 17 октября 1672 года, очень понравилось Алексею Михайловичу.

Далее пастор создал целую школу для обучения «комедийному делу».

В 80-х годах XVII века жителям Немецкой слободы было разрешено работать не только по казенным заказам, но и исполнять частные. Им позволили приглашать помощников из-за границы и обучать русских, а также делать предметы на продажу. С 1689 года, когда новый царь Петр I стал единоличным правителем, роль Немецкой слободы невероятно возросла. Но одновременно это было и ее закатом – вскоре ограничение на проживание в Немецкой слободе было снято.


Жизнь на немецкий лад

Возникшая в царствование Петра легенда «о подменном царе» тесно связана с любовью монарха ко всему иностранному, преимущественно «немецкому» (на самом деле – голландскому). «Государь не царского колена, немецкой породы, а великого государя скрыли немцы у мамок в малых летех, а вместо него подменили нова.

Немцы лукавы, лик под лик подводят», – говорили на допросах те, кого брали в застенки за распространение крамольных слухов. Народ не понимал, почему русский царь вводит в быт немецкие обычаи, велит брить бороды, курить табак и любит общаться с иноземцами.

Молодой Петр, нашедший себе друзей в Немецкой слободе и влюбившийся в дочь немецкого торговца Анну Монс, старался во всем подражать иноземным обычаям. Вернувшись из Великого посольства 1697–1698 годов, он стал активно преобразовывать жизнь страны, для чего ему понадобились новые люди, коих он искал не только в своем отечестве. Манифест Петра «О вызове иностранцев в Россию с обещанием им свободы вероисповедания», распространенный в Европе в 1702 году, приглашал на работу инженеров, военных, ученых, педагогов, ремесленников, специалистов морского и торгового дела, врачей, артистов. Им гарантировались свободный въезд и выезд, освобождение от налогов и пошлин, предоставлялось повышенное жалованье на государственной службе, казенные квартиры и многие другие льготы.

Есть данные, что при Петре I в России проживало около 18 тыс. немцев, а к середине XVIII века – уже 100 тыс. Правда, с учетом присоединенных новых прибалтийских земель. С 1665 по 1725 год (конец царствования Петра) население Немецкой слободы выросло с 1200 до 2500 человек.

В 1702 году в Москву прибыла труппа Яган Куншта, которая вначале давала представления в доме друга Петра, Франца Лефорта, а потом – в отстроенном специально для нее театре на Красной площади. Для обучения Куншту дали 12 человек русских из числа подьячих, посадских и учеников корабельного училища. Дела театральные не пошли, а Куншт, запутавшись в долгах, сбежал из России.

Следующим руководителем театра стал Отто Фюрст. Под его управлением часто играли пьесы «на случай» – например, по поводу взятия Нотебурга. Сохранились документы, что в 1704 году здесь играли девица фон Велих, получавшая 150 руб. жалованья, и жена генерального доктора Паггенкампфа, которой платили за 300 руб. Кстати, фамилию Паггенкампф попросту переделали в Поганкову – с немецкими фамилиями вообще у нас не церемонились.

Тем не менее нельзя сказать, что отношение к немцам было полностью негативным. В «Описи качеств знатнейших европейских народов», изданной в «Письмовнике» конца XVIII века, сказано: «Немец в поведении прост, ростом высок, в одежде подражателен и кушаний славен, в нраве ласков, лицом пригож, в писании изряден, в науке знаток и законе тверд, в предприятии орел, в услуге верен, в браке хозяин, немецкие женщины домовиты».

Видимо, к концу XVIII века в верхах русского общества уже признали пользу иностранных специалистов. Тем более что и становление образования в России тесно связано с немецкими педагогами. Гимназия Эрнста Глюка, открытая в 1705 году в Москве для обучения переводчиков, Инженерная и Артиллерийская школы – везде в основном преподавали немцы. В открывшемся в 1755 году Московском университете первый преподавательский состав показывает почти исключительно немецкие фамилии.

Хотя после создания новой столицы часть иностранных специалистов была переведена на берега Невы, множество предпочло остаться в Москве, на обжитом месте. В Немецкой слободе все меньше оставалось работавших по казенной надобности и все больше вольных ремесленников, имевших собственный бизнес. Освобождение от налогов давало им преимущества перед русскими мастерами.

Однако с 1722 года иностранцам было предписано записаться в московские цехи, что уже налагало определенные обязательства. К этому же времени Немецкая слобода окончательно вошла в состав города.

Текст: Алиса Бецкая



Назад в раздел
КростТеплоцентрстройМОЭСКМосгаз
СоюзФондАКСИТЕХ