НулевойПервыйВторойТретийЧетвертыйПятыйШестойСедьмойВосьмойДевятыйДесятыйОдиннадцатыйДвеннадцатыйТринадцатый

«Эх, залетные!» Издавна труд извозчиков был важной частью жизни города


Менее века отделяет нас от времен, когда редкие автомобили на улицах Москвы воспринимались как диковина, а вовсе не как общественный транспорт. Зато по московским мостовым звонко цокали подковы тысяч лошадей, перевозивших жителей и гостей столицы. Московские извозчики ряд веков были важной частью жизни города, и их история еще в полной мере не написана, хотя воспоминаний об извозчичьем быте осталось немало. Попадали извозчики не раз и в царские указы. Но обо всем по порядку…


«А за нарушение бить батогами…»

Когда в Москве появилась профессия – извозчик? Точной даты нам летописи не сообщают, но понятно, что большой торговый город, каким стала Москва уже в первые века своего существования, без услуг гужевого транспорта вряд ли мог обойтись. Товары в многочисленные лавки и на рынки нужно было как-то доставлять. Поэтому, если простые горожане еще могли передвигаться по городу самостоятельно – пешком, на собственных или соседских подводах, то купцы все-таки нуждались в постоянных специалистах, способных загрузить, подвезти и разгрузить. Не случайно считается, что ломовой извоз возник раньше, чем легковой.

Власть пыталась регулировать и правила движения на улицах. Еще Иван IV (1530–1584) в XVI веке издал указ, в котором предписал необходимость соблюдать правостороннее движение. К нарушителям царь приказал относиться без поблажек: «А ежели кто будет ездить по левую руку, тех ловить и отвозить в Тайницкую башню, где холопов нещадно бить батогами, а ежели это боярин, то штрафовать на 3 деньги с соболями». Интересно, удавалось ли тогда проштрафившимся горожанам договориться с «гаишниками»?

Известно, что после окончания Смутного времени, уже при царе Михаиле Федоровиче Романове (1596–1645), в Москве насчитывалось около 2 тыс. извозчиков. Разросшийся город требовал наведения порядка в этой сфере, и уже царь Алексей Михайлович (1629–1676) в 1668 году распорядился вести в Земском приказе запись всех извозчиков, а также требовать с них «поручные записки». Тем, кто в записи не попал, «извозничать» запрещалось. Эта мера оправдывалась тем, что «нелегальные извозчики» были склонны к криминалу, – совсем как сегодня! В царском указе прямо говорилось, что «пойманы на разных воровствах многие всяких чинов люди и в расспросе, и с пыток говорили, что они, будучи в Москве, ездя на извозчиках, многих людей грабили и побивали до смерти и иные всякие воровства чинили».

Стремление власти ограничить скорость движения на московских мостовых подкреплялось многочисленными указами, которые постоянно приходилось издавать вновь и вновь, чтобы подданные не забывали об ответственности. Видимо, количество ДТП было столь серьезным, что императрица Анна Иоанновна (1693–1740) распорядилась нарушителей наказывать кнутом, а в случае повторения нарушений даже ссылать на каторгу.

В указе от 1730 года было велено «извозчикам и прочим всяких чинов людям ездить, имея лошадей взнузданных со всяким опасением и осторожностью, смирно».

В 1732 году императрица уже пообещала: «А ежели кто впредь в противность сего Ея императорского Величества указа дерзнет так резво и несмирно ездить и люди их необыкновенно перед ними скакать и плетьми кого бить и санями и лошадьми давить, таким по состоянию вины чинено будет жестокое наказание или смертная казнь». Видимо, и перспектива смертной казни любителей быстрой езды не усмирила, хотя им, «имеющим охоту бегать на резвых лошадях взапуски или взаклад», компромиссно предлагалось «выезжать в Ямскую слободу или по рекам, где мало людей ходит».

Пришлось заводить специальную службу: в 1737 году появились караулы, следившие, чтобы «никто скоро не ездил». Тем более что незадолго до выхода этого указа в Москве чуть не задавили санями фельдмаршала Бурхарда Миниха (1683–1767). Отныне по городу не допускалась быстрая езда, императрица пожелала, чтобы «никто в жилых улицах в городе на лошадях скоро не ездил».


Извозчичий цвет – желтый

После того как Петр I (1672–1725), первый император российский, перенес столицу в Санкт-Петербург, правила поведения извозчиков в Российской империи диктовались уже из Северной столицы. Сенатским указом от 12 июля 1761 года генерал-полицмейстеру Иоганну Альбрехту Корфу (1697–1766) было предписано переписать места проживания извозчиков, присвоить каждому номер и выдать кожаные ярлыки с номерами. Выдавались такие первые «водительские удостоверения» за особую плату. В 1775 году вышел указ, обязавший извозчиков красить сани и экипажи в желтый цвет. Вот откуда появился цвет московских такси!

Посетивший Россию в 1839 году французский путешественник маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857) о жизни московских извозчиков писал: «Жизнь их очень тяжела. С раннего утра до позднего вечера они стоят под открытым небом у подъезда нанявшего их лица или на местах стоянки, отведенных им полицией... Лошади весь день в запряжке, кучера на облучке, едят тут же, не покидая ни на минуту своего поста…» Впрочем, вряд ли в эти времена жизнь парижских извозчиков была легче. Кстати, в 1838 году в Москве насчитывалось 8 тыс. извозчиков. К середине XIX века их уже было 30 тыс., к концу – 40 тыс. Разросшийся город нуждался во все большем количестве работников общественного транспорта. В основном извозчиками становились крестьяне из подмосковных деревень.

Как утверждают историки, в конце XIX века среди московских извозчиков 17 тыс. были «легковыми», или «живейными», то есть перевозившими пассажиров. Слово «живейные» возникло благодаря живости шустрых лошадок. «Парными», то есть ездили на паре лошадей, как тогда говорили, «с отлетом», были 4,5 тыс. извозчиков. Еще тысяча извозчиков предоставляли желающим кареты (например, на свадьбы), и 19 тыс. извозчиков работали «ломовиками», то есть перевозили грузы.

В 1885 году московский генерал-губернатор Владимир Андреевич Долгоруков (1810–1891) в постановлении «О движении извозчиков по улицам» велел московским извозчикам «исполнять распоряжения скорости езды и останавливаться по первому требованию полиции». Правда, за неподчинение на каторгу уже не ссылали, а наказывали штрафом в 500 руб. (сумма огромная!), а для тех, кто не мог заплатить, полагался трехмесячный арест.

На следующий год городская Дума издала постановление, запрещавшее ездить по московским улицам тройкой или четверкой в ряд и опять же напоминав-шее, что по городу двигаться нужно умеренной рысью, не стараясь перегнать прочие экипажи. Было также введено ограничение на проезд по многим улицам для ломовых извозчиков, кое-где вводилось одностороннее движение.


«Да кажинный день на городового расход…»

Как писал известный бытописатель Москвы Иван Тимофеевич Кокорев (1825–1853), «потребностям московских пешеходов удовлетворяют почти одиннадцать тысяч извозчиков; из этого числа не более трех тысяч постоянно живут здесь, а прочие – все «ваньки». В самом деле, редкому извозчику везло иметь в Москве собственное место жительства. Приезжая на заработки, они останавливались на постоялых дворах, чаще всего расположенных на окраине города. Например, у Тверской заставы, которая в XIX веке была не престижным местом в центре Москвы, а далеким пригородом. Там и селились наши «гастарбайтеры» на постоялых дворах Зайцева, Ларионова, Полякова и Голованова. Жили извозчики и рядом с другими заставами – Серпуховской, Пресненской, Крестовской, Бутырской, а также на Ямских улицах, где издревле обитали их собратья по профессии – ямщики.

Особых удобств ни извозчикам, ни их лошадкам не полагалось. Ценилась прежде всего дешевизна, позволявшая сэкономить и увезти домой хоть какие-то деньги. Поэтому и стояли лошади в неотапливаемых конюшнях, а их хозяева спали на нарах, а то и на полу. Подъем – в пять часов, нужно было быстро накормить и напоить лошадей, почистить экипажи, наскоро попить чайку – и на работу. Не особенно сытный обед стоил 10–12 копеек. За день, если удавалось, извозчик заезжал в трактир – согреться чайком.

Работали допоздна, ведь за постой хозяину нужно было каждый день отдавать заранее оговоренную сумму – от двух до трех с половиной рублей. Если учесть, что плата за услуги обычного извозчика начиналась с двугривенного, то большая часть заработанного оставалась у хозяина. А бывало и так, что извозчик не набирал нужной суммы, и за ним записывался долг. Случаи, когда приехавший в Москву на заработки бедолага уезжал без копейки в кармане, были не редкостью.

В извозчики нанимались и те, у кого не было собственных лошадей и даже плохоньких экипажей. В этом случае они попадали в полную зависимость от хозяина биржи, которому платили от трех до восьми рублей в день за аренду лошади и повозки или саней. Отвечал в таком случае извозчик за здоровье лошади и сохранность экипажа, лошадь кормил и поил (ведро воды стоило копейку) за свой счет, экипаж ремонтировал тоже за собственные средства.

Обычные извозчики не могли похвастаться отличными лошадьми, часто в извоз шли лошадки, которые уже отбегали свое на воинской службе. Запрягали этих пенсионеров в дрожки, коляски, а с середины XIX века – в пролетки – усовершенствованную разновидность дрожек. Зимой, естественно, ездили в санях. Часто извозчики, чтобы получить сани, закладывали хозяевам постоялых дворов или извозчичьих бирж летние экипажи.

Регулировала работу московских извозчиков в XIX веке Московская городская дума. Так, в 1897 году были изданы «Правила для легковых извозчиков». В них содержались требования к извозчикам – ездить на здоровых и хорошо выезженных лошадях, вечерами зажигать специальные фонари, иметь опрятный внешний вид, не навязывать прохожим свои услуги, не ездить быстро и т.д. Особые обязанности возлагались на извозчиков по соблюдению общественного порядка.

Полагалось «по требованию и указанию полицейских чиновников бесплатно отвозить заболевших, изувеченных, пьяных и т.п. лиц, которых необходимо убрать с улиц для помощи или для соблюдения порядка, а также преследовать убегающих преступников и угоняющих экипажи». Также извозчики были обязаны «в случае нарушения нетрезвыми пассажирами тишины криками и другими неблаговидными поступками отвозить их в полицию». Если же извозчик не желал бесплатно исполнять нелегкие и даже небезопасные полицейские обязанности, его штрафовали и могли лишить места на бирже.

Штрафовали и за несоответствующую одежду (форма была также определена правилами), за убогий вид лошади, если она захромала, за оставление экипажа без присмотра, за постановку экипажа во второй ряд, за стоянку в неположенном месте, за езду по линиям трамваев и т.д. Судя по всему, полицейские тогда не отличались снисходительностью. Недаром писатель Евгений Платонович Иванов (1884–1967), автор известной книги «Меткое московское слово», приводит пример частого высказывания извозчиков: «Что станешь делать, рупь фараон лекспроприировал…» Вот примерный расклад дневного бюджета извозчика в изложении его самого, записанный Ивановым: «На три–шесть гривен в день с конем не управишься. Овес, сено... В трактире калачик съешь и колбаски возьмешь, чай – на одново, половому – пятак, на дворе за коня – пятак, фатера, еще трактир, когда смерзнешь... Куда тут!.. Работник теперь три с полтиной хозяину везет. Да кажинный день на городового расход. Вот статуй еще небесный!» С 1887 года взималась еще и плата за право заниматься извозом в Москве «с каждой лошади» – до 10 руб. в год.

Случалось, что седоки обманывали извозчиков, убегали, не заплатив, бывало и так, что извозчиков грабили и отнимали у них лошадей. А московские улицы и дворы изобиловали самыми неприятными неожиданностями: можно было легко лишиться колеса или даже провалиться в яму глубиной несколько метров – об этих происшествиях нередко писали в газетах того времени. Так, на углу Газетного переулка и Тверской улицы в марте 1884 года извозчик Терентьев вместе с лошадью провалился в едва прикрытую выгребную яму глубиной шесть метров. Большинство московских извозчиков с трудом выживали в не слишком приветливом для них городе и мало походили на добрых молодцев, проявлявших «русскую удаль» в быстрой езде. Как же выглядели наши герои?


«Ваньки», «голубчики» и «лихачи»

Как должен был одеваться извозчик, устанавливала городская управа. Их огромные, до пят, кафтаны, на двух сборках сзади, были столь громоздки, что даже человека небольшого роста и веса делали внушительной фигурой. Извозчик вообще должен был казаться воплощением солидности, «степенности», – недаром так ценились дородность и густые, окладистые бороды. Заниматься извозом разрешалось с 18 лет и до 60, причем для больных или увечных этот вид бизнеса был закрыт.

Летом на головах извозчиков красовались невысокие цилиндры с пряжкой, зимой – бараньи шапки. Дополняли картину высокие сапоги летом и валенки зимой. Цвет кафтанов был синим или красным, в зависимости от того, к какому разряду относился извозчик.

Разрядами определялся и внешний вид извозчика и экипажа. Красный кафтан полагался первому разряду – это и была элита московских извозчиков. И кафтаны у них были украшены дорогими мехами, и шапки они предпочитали не барашковые, а бобровые, и ездили они на «тысячных», то есть стоивших даже тысячи рублей, рысаках. Летом этих драгоценных коней впрягали в крытые щегольские коляски с рессорами, чтобы не трясло пассажиров, на дутых резиновых шинах, зимой – в роскошные сани с медвежьими полостями. Вот эти «лихачи», как их называли в Москве, и создали образ классического извозчика, внушительного, отважно бородатого, в толстенном дорогом кафтане с лисьим мехом, стремительно подлетавшего к состоятельным пассажирам с криком: «Извольте, ваше сиятельство!» Или «вась-сясь», если короче.

Лихачи обычно занимали самые престижные места в городе – на Страстной площади, у гостиниц «Славянский базар», «Большая Московская», «Прага», у знаменитого ресторана «Эрмитаж Оливье», открытого в 1864 году тем самым французским поваром Люсьеном Оливье (1838–1883) на углу Неглинной улицы и Петровского бульвара. Кстати, за право стоять у «Эрмитажа» извозчики платили городу до 500 руб. в год, цена прочих престижных мест, например у театра Корша в Петровском переулке, доходила до 400 руб.

Клиентами лихачей были богатые купцы, приезжавшие кутить в Москву, «золотая молодежь», офицеры с дамами, коммерсанты, желающие пустить пыль в глаза. Одним словом, «лихач» был признаком «шика» и даже где-то дурного вкуса, слишком уж их любили нувориши. За одну поездку лихач брал не менее трех рублей, а уж если его нанимали на день или на ночь, да с поездками по ресторанам и прочим местам увеселения, то цена могла быть просто заоблачной. Разошедшиеся купцы могли и тысячную отстегнуть. Как раз «лихачи» чаще всего и нарушали правила движения, стремясь угодить клиентам, и это им принадлежит знаменитый клич «Эх, залетные!». Ездили «лихачи» как на одноконном экипаже, так и на двуконном. Число мест могло быть разным, но особым шиком считались «эгоистки» – экипажи одноместные, для одного пассажира.

Второй разряд московских извозчиков отличался добротными синими кафтанами, пролетками без дутых шин и ценами поскромнее – от 20 копеек до рубля за недолгую поездку. И клиенты у них были скромнее – москов-ский средний класс, чиновники, духовенство, интеллигенция, мещане. Называли их в просторечии «резвыми» или «голубчиками». Для «резвых» было пределом мечтаний, подкопив денег, выбиться в «лихачи». И такое иногда случалось. А уж «лихачи» часто заканчивали карьеру состоятельными людьми.

Как сообщала московская пресса от 3 января (21 декабря) 1902 года: «Московские извозчики, биржа которых по вечерам находится на Дмитровке, на днях отпраздновали, и как говорят с большой «помпой», юбилей своего коллеги Ефима Быстрякова. Оригинальному юбиляру 74 года, и проездил он по московским улицам без всякого перерыва 60 лет. Многознаменательной особенностью почтенного возницы является то обстоятельство, что он в течение своей многолетней извозчичьей работы не выпил ни одной рюмки водки. Быстряков сколотил себе небольшое состояньице в виде небольшого именьица под Москвой, которое около 30 лет назад было приобретено за 1500 рублей, а теперь ценится в 15 000 рублей».

Но большинство московских извозчиков ни о каких имениях и не мечтали. Так называемые «зимники», приезжавшие подзаработать в Москву после уборки урожая и до следующего сельскохозяйственного сезона на тех же лошадях, на которых пахали, отличались убогостью внешнего вида. «Зимников» и прочих бедных извозчиков называли «ваньками», так их и окликали на улицах.

«Ваньки» могли через всю Москву везти и за двугривенный. Их лошадки, беспородные и замученные тяжелой работой, плелись еле-еле, да и пассажиры были под стать – мастеровые, рабочие, бедные студенты, поденщицы и т.д. Но все-таки именно «ваньки» были основным видом московского транспорта, особенно до появления конки и трамваев.

Век извозчиков закончился в Москве уже при советской власти, в конце 30-х годов. Оказалось трудно достать овес для лошадей, да и частников новая власть не жаловала. Так и получилось, что к 1939 году на всю Москву остались 57 ломовых извозчиков и один-единственный бывший «лихач», которому и посвящена знаменитая песня Леонида Утесова – «Песня старого извозчика». В самом деле, последний лихач Москвы был вынужден добираться к месту, где «квартировала» его кобыла, на метро – от «Сокольников» до «Парка культуры»… Так и закончилась история московских извозчиков.


Текст: Алиса Бецкая



Назад в раздел
КапиталМОЭСКТеплоцентрстройГера
ЛокоБанкКоминвест-АКМТЦентрВК