Считается, что впервые бумажные деньги появились в Китае более тысячи лет назад. Это логично, ведь и бумагу вроде бы тоже изобрели китайцы. К системе обмена платежеспособного, но тяжелого металла на легкие бумажки Европа пришла только в XVIII веке, и в этом смысле Россия от нее нисколько не отстала. Процесс шел примерно в одно и то же время, со множеством проблем и огрехов, что неудивительно – там, где деньги, там и соблазн. Тем не менее отечественный опыт перехода к расчетам в бумажных купюрах весьма интересен, а в чем-то и поучителен.
«Он несравненным финансистом был…»
В 1717 году российский император Петр I в Париже встречался со знаменитым финансистом, спекулянтом и банкиром Джоном Лоу, директором недавно учрежденного и на тот момент процветавшего Всеобщего банка. Шотландец по происхождению и авантюрист по призванию, Лоу был человеком удивительно красноречивым и убедительным. Говорят, на русского императора его идеи произвели большое впечатление, тем более что тогда в России банков не было, ни о каких бумажных деньгах подданные Петра не знали, а повседневные расчеты все еще велись в серебряных и медных копейках.
В Париже же в ходу были ценные бумаги, велась крупная игра на бирже, состояния вмиг утрачивались и возникали практически из ничего, стоимость акций Всеобщего банка росла как на дрожжах. Париж буквально сходил с ума, все сословия были вовлечены в процесс скупки-перепродажи. Впрочем, уже в 1720 году случился крах – ведь Лоу считал, что выпускать бумажные деньги банк может без презренного металла в закромах, то есть без обеспечения. По мнению финансиста, это был оправданный риск, который, однако, не оправдался, и стоимость как акций банка, так и бумажных денег рухнула практически моментально, как это уже традиционно и случается с пирамидами. Лоу бежал, а вдогонку ему, еще вполне живому, остряки написали эпитафию:
Под камнем сим – шотландец знаменитый.
Он несравненным финансистом был
И с помощью системы, им открытой,
Всю Францию он по миру пустил.
Существует мнение, что уже после краха банка Лоу Петр I приглашал его в Россию, даже направил к жившему в Венеции изгнаннику своего уполномоченного с немалым авансом, но, скорее всего, это только легенда. Царь Петр не склонен был подбирать тех, кто потерпел крах. В конце концов, если бы тогда русскому императору очень захотелось устроить в России что-то подобное детищу шотландского авантюриста, то уж проходимцев из финансовой сферы в Европе и без Лоу было предостаточно, отказался этот, найдем другого. Но, как мы уже знаем, первый русский император свою финансовую реформу проводил осторожно и постепенно, даже десятилетиями терпел обращение ненавистных серебряных копеек чеканки XVII века, которые в личной переписке называл «гадкими вшами». Называть-то называл, но не изымал из обращения, пока народ не привык к новым монетам! Если же все-таки, как гласит легенда, царь Петр на самом деле приглашал этого «иностранного специалиста» в Россию, а тот не поехал, значит, нашей стране просто повезло.
Тем не менее именно Петр I все-таки подготовил страну к введению бумажных денег. Тем, что в 1705 году ввел… государственную монополию на продажу соли. Всей добычей и торговлей соли в Российской империи ведала Главная Соляная контора. С 1756 года контора эта перешла, если можно так сказать, «на безналичный расчет». По ее бумажным векселям – «печатным указам» купцы могли получить медные деньги в 50 городах, и операция эта выполнялась исправно, тем самым создавая у торгового сословия доверие к бумажным эквивалентам наличных денег. Векселя Соляной конторы были обязательны к приему вместо денег во всех государственных учреждениях, иначе говоря, таким векселем можно было и подати заплатить.
Тысяча рублей – две телеги
После петровской денежной реформы, постепенно убравшей из оборота серебряные копейки ручной чеканки, вся страна перешла в повседневной жизни на расчеты в медной монете. Соотношение цен было таким, что с пятачком вполне можно было отправляться на рынок за покупками. Серебряные и золотые деньги в обороте были редки, и их запрещалось вывозить за границу – хотя, конечно, все равно вывозили, не уследишь же! Большая часть имевшихся в Российской империи месторождений золота и серебра были еще не открыты, и того, что добывалось, катастрофически недоставало, собственного серебра хватало едва ли на пятую часть от потребностей, остальное приходилось закупать за кордоном. Потому чеканка золотых и серебряных денег была ограничена.
В обычных расчетах медных монет минимального номинала вполне хватало, но вот крупные расчеты оказывались на редкость неудобными. Когда из местных казначейств в столицу с соответствующей охраной отправляли собранные подати, которых было великое множество, от сборов с гробов до бород, то требовались целые обозы – ведь каждые 500 руб. занимали примерно одну телегу. А пересчитывать эти пятачки и копейки с алтынами перед отправкой приходилось вручную и не раз – казна точности требовала! Хотя в расчетах с поставщиками казны и применялось уже вексельное право, но иногда это приводило к прямым убыткам – если купец, выдавший вексель, разорялся.
Тем не менее долгие годы так и тащились телеги с медными деньгами по России, так и бранились казенные служащие, пересчитывая податные медяшки, – сию практику никто не пытался изменить. Государственные пенсионеры, получавшие, например, рублей 25 в месяц, что по тем временам было суммой солидной, но и такие пенсии платили, являлись за выплатами либо с возом, либо с мешком – кому как по силам. Весила-то такая «пенсия» 25 кг! Разве что уже упомянутые «печатные указы» Соляной конторы облегчали жизнь служивым людям.
«Ассигнации могут возбудить превратные толки…»
Впервые на государственном уровне мысль о введении в России в обращение бумажных денег обсуждалась в царствование императрицы Елизаветы Петровны – проект внес генерал-берг-директор Христиан Вильгельм фон Миних, заведовавший монетными делами. Однако вывод, к которому пришла российская власть по поводу проекта Миниха, практически на всех уровнях был для новшества неутешителен. Сенат единодушно решил, что бумажки окажутся еще хуже медной монеты. И выводы изложил с обоснованиями:
1. Бумажные деньги есть дело необычное на Руси.
2. Они прямо вредны. Обмен их сопряжен с убытками для казны, так как бумага не представляет цены.
3. Введение их опасно. Ассигнации могут возбудить превратные толки.
Иван Иванович Шувалов, фаворит Елизаветы, имевший на нее огромное влияние, написал, что «от подделывателей банковых билетов опасность, – и бумажки вместо денег народу не только дики покажутся, но и совсем кредит повредится, потому что при употреблении банковых билетов в торгах всякие помешательства могут происходить». Сама императрица на проекте в результате начертала резолюцию: «Предосудительно будет, что вместо денег будут ходить бумажки, да и опасно, чтобы впредь не подать причину худым рассуждениям».
И повезли в 1748 году Михаилу Васильевичу Ломоносову в качестве награды от Елизаветы Петровны за прекрасное поэтическое творчество 2 тыс. руб. на четырех возах. Надо думать, наш первый академик ничего странного в этом не увидел, и эти возы к нему от чтившей Ломоносова императрицы были не последними.
В 1762 году, когда власть сменилась и трон перешел к племяннику Елизаветы Петру III, была сделана новая попытка изменить финансовую систему введением бумажных купюр. В указе Петра, уже знавшего, что государственная казна пуста, говорилось: «Буде… денежных сумм яко главнейших и необходимых способов налицо нет, а приисканные Сенатом 4 миллиона на чрезвычайные расходы так скоро быть получены не могут, то Его Императорское Величество находит удобное и ближайшее к тому средство в делании банко-цеттелей». Петр III, горячий поклонник всего европейского (а в это время бумажные деньги в Европе уже были в ходу), непременно тогда же довел бы реформу до конца. Были даже напечатаны банковские билеты, но реформу отменил государственный переворот, совершенный супругой Петра, Екатериной, ставшей в результате великой русской императрицей Екатериной II. Однако, до того как получить всеобщее признание и величие, ей, немецкой принцессе, надо было еще удержаться на троне, на который никаких прав она не имела. Кстати, и брат Миниха – автора проекта бумажных ассигнаций, фельдмаршал Иоганн Буркхарт Христофор, во время переворота поддержал не Екатерину, а Петра III. Правда, Екатерина его вскоре простила, но вряд ли забыла ситуацию, – у нее была отменная память.
Потому, скорее всего, имея реальное желание усовершенствовать финансовую систему империи, императрица не спешила – нужно было еще добиться того, чтобы ее власть в стране, уже привыкшей к дворцовым переворотам, стала реальной. Возможно, именно поэтому к идее бумажных ассигнаций вернулись только в 1768 году, через шесть лет после смерти Петра III. И как раз в начале Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Неудивительно, ведь, согласно плану выпуска ассигнаций, представленному генерал-прокурором князем Александром Алексеевичем Вяземским, одним из знаменитых «екатерининских орлов», управлявшим на тот момент российскими финансами, доход от выпуска должен был пойти в том числе и на покрытие военных расходов. Так что турок Россия в этой войне благополучно победила и за счет финансовой реформы.
Шувалов… но другой
Накануне Нового года, 29 декабря 1768 года, вышел манифест Екатерины II, в котором императрица сообщала подданным, что «Мы с удовольствием приступаем к учреждению в Империи нашей променных банков и надеемся, что оказываем через то новый знак материнского ко всем нашим подданным попечения». Соответственно, уже 1 января следующего, 1769 года в Москве и Санкт-Петербурге учреждаются два Ассигнационных банка с одинаковым уставным капиталом – по 500 тыс. руб. медью. Банки должны были выдавать ассигнации достоинством 25, 50, 75 и 100 руб. в обмен на медные деньги и, наоборот, беспрепятственно обменивать ассигнации на медные монеты. Однако вплоть до 1770 года каждый из банков работал автономно – менял только свои купюры. С 1770 года эта практика исчезла, и обменная система стала единой. Тем более что руководил обоими банками один человек – граф Андрей Петрович Шувалов, кузен того самого Ивана Ивановича Шувалова, кстати, графский титул не принявшего из скромности.
Видимо, таланты в семействе Шуваловых были не редкость. Под руководствомАндрея Петровича реформа прошла успешно – население оценило преимущество и удобство бумажных ассигнаций. С 1771 года оба банка начали принимать частные вклады, выплачивая 5% годовых, а также оказывали услуги по выдаче кредитов. В 1786 году оба банка были объединены в один Государственный банк. В губерниях одна за другой открывались конторы банка, хотя не все работали успешно, в 1788 году многие из них были закрыты. И все-таки в 22 городах можно было совершить обмен.
Но какая же реформа без трудностей! Вот, например, в 1786 году было решено и публично озвучено в манифесте, что число банковских ассигнаций «не долженствует простираться в нашем государстве выше 100 миллионов рублей». До этого в обороте ассигнаций было на вдвое меньшую сумму, и они исправно, практически без потерь, обменивались на монеты. Увеличить объем денежной массы предложил Андрей Петрович Шувалов, полагавший связать эту операцию с развитием кредитной системы. Требовались средства на «торговлю, рукоделие, ремесла и земледелие». По плану графа, деньги должны были пойти на обустройство городов (на удивительно мягких условиях – на 22 года под 7% годовых), займы дворянству под залог имений (на 20 лет под 8% годовых), а также на расходы царского кабинета и как резерв на случай войны. Империя в тот период действительно быстро развивалась, строилась, так что деньги пошли на пользу, но…
На конец царствования Екатерины II «потолок» в 100 млн руб. был превышен более чем в полтора раза. Ведь империя, пусть и успешно, воевала, приобретая все новые и новые территории, которые нужно было еще освоить! На это государством было выпущено ассигнаций на 157 млн руб., а сколько еще добавили фальшивомонетчики, отечественные и зарубежные!
Из дворцовых скатертей да салфеток
Говорят, что бумагу для первого выпуска ассигнаций Екатерина II распорядилась делать из подержанных скатертей и салфеток, уже использовавшихся в хозяйстве царских дворцов. Кстати, бумага из такого материала должна получаться отличной, что и вышло – такие ассигнации сохранились до наших дней. Выделана бумага была с водяными знаками. Вверху ассигнаций была надпись «Любовь к отечеству», внизу – «Действует к пользе оного». Но качество печати было еще не отработано, ассигнации вышли с неровными обрезами, и печатали их односторонними.
Да еще и переделать 25-рублевый билет в 75-рублевый оказалось не очень сложно, они практически не отличались. Пришлось прекратить выпуск 75-рублевок, выкупить у населения все, в том числе и фальшивые, а также ввести законодательные меры против желающих обогатиться на «исправлении» государственных казначейских билетов. И меры эти гуманизмом не отличались. Вечная каторга для уличенных считалась как раз наказанием гуманным, ведь по такой статье полагалась смертная казнь. И только потому, что в России высшая мера никогда популярной не была, большая часть «специалистов» по изготовлению фальшивых денег все-таки отправлялась на каторгу.
В 1786 году при перемене ассигнаций были добавлены номиналы 10 и 5 руб., причем 10-рублевые купюры печатались на красной бумаге, а 5-рублевые – на синей. Что интересно, «красненькими» и «синенькими» 10- и 5-рублевки продолжали называть после этого практически два века – вплоть до денежных реформ постсоветского периода. В начале же появления таких купюр их введение было обусловлено тем, что деньги такого номинала, пусть и не часто, но все-таки становились достоянием простых людей, среди которых было немало неграмотных.
«Истинный общенародный долг на казне»
Воевать во второй половине XVIII века Российской империи пришлось не только с Турцией, но и со Швецией, Польшей, Персией. А войны, как известно, дело крайне затратное. Превышение выпуска ассигнаций над выпуском медной монеты к концу царствования Екатерины, уже получившей звание Великой, неумолимо росло. В 1796 году на 157,7 млн бумажных рублей в обороте было всего 32 млн рублей медью. В результате обмен бумажек на металл стал делом затруднительным, даже издавались напоминавшие времена советского дефицита распоряжения «в одни руки больших сумм не отпускать».
Поэтому, несмотря на все экономические, политические и военные успехи государства, курс российских ассигнаций по отношению к металлической монете стал падать – от практически 100% в 1787 году до около 70% в 1796 году, в год смерти великой императрицы. Так что ее сыну и преемнику императору Павлу I достались великая империя и практически пустая казна с расстроенной финансовой системой.
Павел был человеком принципиальным и сразу после воцарения предпринял попытку признать «лишние» ассигнации «истинным общенародным долгом на казне». Было даже выкуплено и сожжено в 1797 году в присутствии самого императора бумажных денег на 6 млн руб. Но, как известно, многие добрые начинания «русского Гамлета» успехом не увенчались.
Хотя был создан даже специальный Разменный фонд для выкупа ассигнаций, в который было внесено обеспечение драгоценными металлами, золотом и серебром, это привело только к дальнейшему истощению казны. Ведь Разменный фонд должен был выкупать ассигнации по цене выше рыночного курса. Курс выкупа позже снизили, но это дела не улучшило.
В том же 1797 году Государственный банк получил разрешение… напечатать еще ассигнации на более 50 млн руб. В 1800 году 100 руб. ассигнациями стоили уже 65,5 руб. на металл. Эти проблемы в следующее царствование, при императоре Александре I, только усугубились. Восстановить и укрепить российскую финансовую систему удалось только императору Николаю I, но об этом – в другой раз.
Текст: Алиса Бецкая
Назад в раздел
