А почему бы и нет? Московские барышни издревле славились красотой, были они белы да румяны, добры нравом и скромны в поведении. По крайней мере, это можно было понять, изучая историю Древней Москвы, где свадьбы играли традиционно широко, а свадебные церемонии были прописаны до мелочей и соблюдались неукоснительно веками.
В Москве сложились уникальные традиции – смотрины царских невест, на которых великие князья и цари выбирали жену. Сюда привозили сотни красавиц со всех концов страны. Шанс стать «первой леди» мог выпасть любой девушке из дворянской семьи, главное, чтобы она отличалась красотой и отменным здоровьем. И, разумеется, понравилась царю. Так, великий князь Василий III Иванович (1479–1533) женился на дворянке Соломонии Юрьевне Сабуровой (1490–1542), царь Михаил Федорович Романов (1596–1645) – на Евдокии Лукьяновне Стрешневой (1608–1645), царь Алексей Михайлович Романов (1629–1676) – на Наталье Кирилловне Нарышкиной (1651–1694). Все эти царицы происходили из незнатных и небогатых дворянских семейств.
Было и время, когда Москва действительно стала настоящей ярмаркой невест не только для царственных особ. Сюда семьи привозили девушек со всех концов Российской империи и слетались женихи из тех мест, где невест не хватало. Виной тому были конечно же большие исторические события, которые повлекли за собой и эти интересные последствия матримониального характера.
Столица отставников
Когда первый российский император Петр I (1672–1725) перенес столицу в начале XVIII века в Санкт-Петербург, желающих селиться там было крайне мало. Город строился на болотах, подвоз продовольствия и прочих товаров часто был затруднен, зато болезни приходили без всяких препятствий. Считалось, что климат в Петербурге вреден для здоровья: чахоткой, то есть туберкулезом, тут заболевали много больше, чем в Москве.
В петровские времена еще шла Северная война со Швецией (1700–1721), так что шанс стать участниками военных действий был и у гражданского населения. Поэтому в Петербург ехали в основном те, кто стремился сделать карьеру, и те, кому царь приказал. Заселение города шло небыстро и с одной демографической особенностью – численность женщин в населении Санкт-Петербурга долго была намного меньше количества мужчин.
Поскольку главные административные и военные учреждения империи находились в Санкт-Петербурге, служба заставляла многих подданных находиться в столице, но не все даже привозили семьи. Вплоть до 1860-х годов в Петербурге мужское и женское население имело порой соотношение 70:30. В Москве же была обратная ситуация.
Постепенно сложился обычай для служивых Санкт-Петербурга – ездить в Москву жениться. В Москве-то как раз девушек на выданье было много больше, чем мужчин подходящего возраста, да и в сезон привозили сюда дочерей многие дворянские семьи из провинции.
Так постепенно и сложилась ярмарка невест или, как называли в старину, «ярманка».
К тому же, в отличие от чопорного Петербурга, Москва была настоящим русским городом – хлебосольным, неспешным и обстоятельным. Здесь селились вышедшие в отставку вельможи, сюда ехали за спокойной здоровой жизнью по русскому образцу многие просто состоятельные отставники, зная, что найдут в Москве и достойный круг общения, и милые сердцу старинные обычаи в быту и еде, которые в Северной столице считались старомодными. После того как недолго правивший император Петр III (1728–1762) в 1762 году подписал Манифест о вольности дворянства, позволявший дворянам подавать в отставку без выслуги лет, а то и вовсе не служить, все те, кто желал жить на широкую ногу, не обременяя себя карьерой, дружно избрали Москву наилучшим городом.
В Петербурге дома стояли в ряд, в Москве чуть ли не при каждом особнячке был свой садик, а московские вельможи вообще не мыслили дом без парка. И все это было открыто – для своих и чужих, достаточно было хоть как(то представиться хозяину дома и выглядеть прилично. Здесь как родных принимали троюродных внучатых племянников и знакомых дальних родственников. Жаловали и провинциальную родню, приезжавшую как раз на «ярманку невест». Останавливались провинциалы чаще всего у родственников, поскольку в Москве было принято признавать самое отдаленное родство. Появилась даже поговорка: «В Москве всяк Сухаревой башне троюродный подсвечник». У вельмож вообще было принято держать «открытый стол», когда гости собирались в определенное время без особых приглашений, и каждому без лишних церемоний находилось место. Случалось, что у гостеприимного хозяина обедали и совсем незнакомые люди.
Московские праздники, которые устраивали в своих парках и имениях баснословно богатые и щедрые отставные вельможи екатерининских времен, славились на всю империю. Графы Петр Борисович Шереметев (1713–1788) и Алексей Григорьевич Орлов (1737–1808) стали просто всероссийскими легендами благодаря торжествам с театральными представлениями, роговыми оркестрами, водными феериями и вкуснейшими деликатесами… Пускали на эти праздники всех желающих, кормили, поили и развлекали – при условии, чтобы гости вели себя достойно и были одеты в чистое городское платье. Только одних крепостных театров в Москве конца XVIII века было 22!
В такой атмосфере вольготности и праздника выбирать себе суженую было весьма и весьма приятно. Эту идиллию нарушила Отечественная война 1812 года.
Губернатор Москвы граф Федор Васильевич Ростопчин (1763–1826) писал: «Войны… нарушили старинные привычки и ввели новые обычаи... Важных бояр, подобных Долгоруким, Голицыным, Волконским, Еропкиным, Паниным, Орловым, Чернышевым, Шереметевым, больше уже не было. С ними исчез и тот вельможный быт, который они сохраняли с начала царствования Екатерины». Однако обычай ездить в Москву жениться не прекратила даже война.
А вот что писал Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1835): «Некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками…
Но куда девалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь? Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники – все исчезло: остались одни невесты… московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, все еще цветущих розами!»
Александр Сергеевич и оставил нам навсегда определение Москвы, куда съезжаются женихи и невесты.
В седьмой главе «Евгения Онегина» решается судьба Татьяны Лариной: родные собираются ее отвезти «в Москву, на ярманку невест».
Кстати, через некоторое время после Отечественной войны 1812 года возродился и обычай дворянского хлебосольства, правда, не с тем уже размахом. Но и в середине 1840(х годов в своем доме возле Страстного монастыря один из последних богатых московских хлебосолов – Сергей Александрович Римский(Корсаков (1798–1883) держал «открытый стол» и щедро принимал гостей…
«Ограждение юных умов»
«Цветущих розами» московских красавиц было принято оберегать «шипами» из множества условностей и правил, соблюдать которые полагалось неукоснительно.
Князь Валерьян Михайлович Голицын (1803–1859) писал: «Такое ограждение юных умов доходило до того, что когда девица отправлялась к своей подруге, то при ней неотлучно должна была находиться гувернантка, присутствовавшая при беседе юных подруг, дабы в ней не проскользнуло что(нибудь нескромное». Замазывали даже «предосудительные места» в «Евгении Онегине», дабы не потревожить пресловутую девичью скромность.
Ведь барышню, замеченную в смелых мыслях, могли и не взять замуж.
Хотя во всем этом была изрядная доля лицемерия – ведь в большинстве дворянских семейств девушек неплохо образовывали, а кто ж уследит, что она там по ночам читает, тайком взяв книжку из большой семейной библиотеки? Может, и Вольтера, а может, французские либо английские романы или даже (страшно сказать!) «Евгения Онегина» с незамазанными страницами!
Кстати, образованность московских дворянок в конце XVIII–начале XIX века была на слуху и за границей. Так, гостившие у княгини Екатерины Романовны Воронцовой(Дашковой (1743–1810) англичанки – сестры Марта и Кэтрин Вильмот – оставили известные мемуары «Письма из России», в которых писали, что в Москве не редкость, когда девушки владеют тремя(четырьмя иностранными языками. В «хороших семьях» принято было либо отдавать девочку в благородный пансион, либо препоручать гувернанткам и домашним учителям.
На то, чтобы выучить дочь иностранным языкам, танцам, игре на музыкальных инструментах, рисованию и хотя бы началам математики, истории, географии и литературы, часто не скупились и небогатые семьи – ведь если девушка произведет хорошее впечатление и составит выгодную партию, все расходы окупятся. «Ярманка невест» давала хорошие барыши и продавцам модных товаров, которыми славился, по выражению Александра Сергеевича Грибоедова (1795–1829), «Кузнецкий мост и вечные французы!»
Хотя романтические настроения у московских барышень и их кузин(провинциалок долго были в моде, истории вроде брака родителей Татьяны Лариной оказывались типичными. Сначала пылкая девушка (мама Тани) была влюблена в некоего «Грандисона», которого она отождествляла с персонажем одноименного романа английского писателя Сэмюэля Ричардсона (1689–1761), и, как нам сообщает Пушкин: «Сей Грандисон был славный франт, игрок и гвардии сержант».
А вышла начитавшаяся романов Ричардсона девушка за обыкновенного помещика, удостоенного в «Евгении Онегине» такой эпитафии: «Смиренный грешник, Дмитрий Ларин, Господний раб и бригадир…» И мать Татьяны смирилась, полюбив простую сельскую жизнь: «привыкла и довольна стала».
Так что тайны, которыми делились юные девицы тайком от маменек и гувернанток, часто оставались только романтическими воспоминаниями, а под венец девушка шла с тем, кого родители сочли подходящим мужем.
Текст: Алиса Бецкая
Назад в раздел
