Современные москвичи вряд ли смогут представить себе во всей красе свой город того периода, который предшествовал созданию Российской империи. Нынешний облик Москвы далек от времен царствования царей Алексея Михайловича (1629–1676), вступившего на трон в 1645 году, Федора III Алексеевича (1661–1682), правительницы Софьи Алексеевны (1657–1704), до 1689 года бывшей регентом при малолетних братьях Иване и Петре (1672–1725), и начала царствования молодого Петра, будущего первого русского императора. Но ясно одно: и в то время Москва поражала заморских гостей своим великолепием, была одним из самых крупных и красивых городов Европы и мира.
«Двор его так прекрасен…»
Во многих своих чертах наш город не только не отставал, но и превосходил современные ему столицы Европы. «Двор его так прекрасен», – писал о дворе Алексея Михайловича англичанин Чарлз Карлейль, отправленный в 1663 году во главе посольства в Москву. В «Реляции графа Карлейля» описываются огромные средства, которыми располагал русский монарх от торговли и налогов. «Правда, доходы его велики, но и расходы также значительны, принимая во внимание ту чрезмерную пышность, в какой он себя содержит. И в самом деле, сказать правду, двор его так прекрасен, так великолепен и хорошо устроен, что я могу сказать чистосердечно, что царь московский превосходит всех христианских князей славою и величием», – восхищался англичанин.
Переводчик посольства Франтишек Таннер в 1678 году в книге «Польско-литовское посольство в Москву» тоже оценил особую пышность русской столицы: «Мы встретили царских придворных в драгоценных одеждах, летящих нам навстречу на разукрашенных конях. Признаюсь, что я не в силах описать все богатство их убранства и пышность этой кавалькады из-за ее несоразмерной роскоши и красоты…»
Описывавший Москву архидиакон Павел Алеппский, побывавший в Москве в составе посольства антиохийского патриарха в середине XVII века, также пришел в восторг от созерцания русской столицы: «Дворцы в Москве очень новые и построены из камня и кирпича. Мы с удивлением любовались на их архитектуру и украшения, на их прочность, искусное расположение частей, множество окон и столбов на каждой стороне, на высоту их, на громадные башни и разнообразие красок внутри и вне; можно подумать, что стены их обложены плитами настоящего разноцветного мрамора или мелкой мозаикой. Кирпич здесь очень хорош и гладок и к тому же чрезвычайно дешев; каменщики высекают из кирпича фигуры, которые не отличишь от каменных».
Особенно поражала иностранцев обширность Москвы. Тот же Павел Алеппский не поленился описать размеры города: «Относительно числа домов в Москве и количества населения надо сказать, что здесь есть дворцы и дома даже за земляным валом; быть может, там их более, чем внутри города, потому что здешнее население очень любит поля. Много раз, когда мы выезжали с нашим патриархом за город, я замечал, что от монастыря в Кремле до земляного вала нужно ехать более часа, а пешком, вероятно, не пройдешь и полтора; следовательно, длина всего города от востока к западу, по моему счету, равна трем часам пути. Сельских же домов, примыкающих к городу, на расстоянии версты, двух, трех, даже семи, численное множество, как это видно даже из самого города».
Известный художник, историк, археолог и москвовед Аполлинарий Васнецов (1856–1933) в своей книге «Облик старой Москвы» утверждал, что в XVII веке Москва была не меньше Парижа, а ее население достигало 200 тыс. человек. «Город жил чудной, полной страстей жизнью. Торжественные царские выходы, помпезные въезды послов, великолепные крестные ходы вроде Вербного или Крещенского водосвятия, обставленные театрально, красиво. Такие же крестные ходы, хотя и менее торжественные, происходили в продолжение всего года», – описывал московские торжества Васнецов.
Недаром Москву называли городом «сорока сороков» – соборы, храмы и церкви были настоящим украшением города. Франтишек Таннер писал: «Одна только эта часть Москвы, занимаемая князем и двором, имеет столько церквей, что их насчитывают не менее пятидесяти. Главная из них – церковь св. Николая, дворцовая.
Первая за нею – великолепный храм, где обыкновенно погребаются или сами князья, или их близкие родственники. Третья – соборная, очень большая и украшенная; красоту увеличивает на передней стороне храма, посередине, образ св. Матери-девы, совершенно как пассауский, длиною однако же 4 фута, написанный очень художественно. Другое украшение храму – башня до середины четыреугольная, а с середины до верху круглая; ее тамошние жители зовут Иван Великий… Весь г. Москва в таком множестве наполнен церквами, что сами жители говорят, будто едва ли можно определить точное их число; однако насчитывают до 700 церквей (сколько общая молва говорит – их 1700)… Все купола и верхушки в Кремле вызолочены и так горят на солнце, что видны мили за полторы, что и в нас при первом взгляде пробудило немалое уважение к этому городу».
А по словам Аполлинария Васнецова, «культурные начинания не были чужды и старой, допетровской Москве, а такие учреждения, как Заиконоспасская академия, Печатный двор, Монетный двор, Пушечно-литейный двор, возвышавшиеся среди деревянных обывательских одвориц, придавали Москве вид внушительного, культурного и богатого города». Так что облик Москвы XVII века, как раз «накануне империи», внушал всем уважение и восхищение, и не была Москва до эпохи Петра чем-то вроде европейских задворок.
Масштаб города подтверждается и тем, что это был крупнейший международный центр торговли.
Австрийский дипломат барон Августин Мейерберг-(1622–1688), посетивший Москву в 1661 году, писал: «В Москве такое изобилие всех вещей, необходимых для жизни, удобства и роскоши, да еще покупаемых по сходной цене, что ей нечего завидовать никакой стране в мире, хотя бы и с лучшим климатом, с плодороднейшими пашнями, с обильнейшими земными недрами или с более промышленным духом жителей. Потому что хоть она лежит весьма далеко от всех морей, но благодаря множеству рек имеет торговые сношения с самыми отдаленными областями».
С ним был вполне согласен шведский дипломат Иоганн Филипп Кильбургер в своей книге «Краткое известие о русской торговле, каким образом оная производилась чрез всю Руссию в 1674 году», где он отмечал, что «в городе Москве помещается больше торговых лавок, чем в Амстердаме или хотя бы ином целом княжестве».
Почему мы приводим так много свидетельств иностранных дипломатов? Да очень просто – их книги печатались не в России, и необходимости нам польстить у них не было. Что же касается торговли, то шла она в Москве вовсе не стихийно, а не менее цивилизованно, чем где-либо в то время. Новоторговый устав, принятый в 1667 году, регулировал деятельность купечества, в том числе и московского.
К концу XVII века Москва была одним из центров мировой дипломатии, недаром в Кремле у Архангельского собора пришлось в 1675 году построить новый Посольский приказ. Оный приказ зорко следил за тем, чтобы поддерживать отношения на должном уровне только с «нужными» странами, с которыми шла оживленная торговля и чьи правители были рангом не ниже русского царя. Не всем странам разрешалось и открытие посольств. Так, в 1649 году Алексей Михайлович разорвал дипломатические отношения с Англией за то, что там казнили своего монарха, Карла I (1600–1649), отобрал торговые привилегии и здание Английского двора.
Потом, после воцарения Карла II (1630–1685), сына казненного, уже упомянутый Чарлз Карлейль приехал эти отношения восстанавливать и просить о новых привилегиях. А заодно поблагодарить русского царя за поддержку, ведь Алексей Михайлович даже оказывал материальную помощь вдове казненного короля.
Особую прелесть Москве XVII века придавали многочисленные сады, игравшие роль современных парков, их называли «раями», в них отдыхали, гуляли, назначали свидания. По дворцовой переписи 1701 года, только дворцовых садов в Москве насчитывалось 43, в Кремлевский сад воду наверх подавала водовзводная машина, построенная в царствование отца Алексея Михайловича, царя Михаила Федоровича (1596–1645).
В Кремле сады делали на крышах зданий, что вызывало ассоциации с «висячими садами Семирамиды» и опять-таки приводило иностранцев в восторг.
Общенародные школы, органы и нарышкинское барокко
Культурная жизнь в Москве конца XVII века мало чем уступала любой из европейских столиц. Конечно, можно сказать, что в нашем городе в те времена еще не было множества высших учебных заведений – Славяно-греко-латинская академия открылась только в 1687 году.
Однако это не значит, что учиться было негде. Немецкий дипломат Адам Олеарий (1599–1671) в своих мемуарах «Описание путешествия в Московию» упоминает «общенародную школу» в Спасском монастыре, где преподавал Арсений Грек. С 1667 года школу возглавил известный просветитель Симеон Полоцкий (1629–1680), которого из Белоруссии пригласил царь Алексей Михайлович. Как известно, Симеон Полоцкий учил и будущего царя Федора Алексеевича, и царевну Софью Алексеевну. Вот во время ее правления в России и началась история высшего русского образования.
Но и до этого Россия вовсе не была страной дремучей безграмотности. Большая часть бояр и дворян, практически все лица духовного звания и купцы были грамотными, и это ничем необычным не считалось. Немало грамотеев и любителей образованности было и в среде простых горожан и даже крестьян. Посольский, Разрядный, Аптекарский и Поместный приказы, а также Оружейная палата обучали юношей, то есть готовили нужные для государевой службы кадры, прямо «без отрыва от производства».
Известно, что книжные лавки в Москве процветали. Так, одних только печатных букварей во второй половине XVII века было продано примерно 300 тыс. Исследования показали, что в XVII веке в целом по Московскому государству уровень грамотности среди дворян составлял 65%. Купцы отличились: видимо, в купеческие сотни неучей не брали – среди них неграмотных не было, но даже среди крестьян нашлось 15% грамотных. Москва же была еще более образованной – к концу века в Мещанской слободе (даже по названию не самом аристократическом квартале) больше половины жителей были грамотны. Конечно, грамота была неразрывно связана с православием, и главными «адресами просвещения» были монастыри – Богоявленский в Китайгороде, Чудов монастырь в Кремле (не сохранился), Симонов монастырь, расположенный сегодня на Восточной улице, Андроников монастырь у Андроньевской площади.
Не чужда была Москва и увлечения музыкой – состоявший на службе при дворе мастер Симон Матвеевич Гутовский делал такие органы, что не стыдно было и в подарок отослать персидскому шаху, что и сделали наши послы. Органом его же работы озвучивался первый русский театр, созданный дипломатом и деятелем культуры Артамоном Матвеевым (1625–1682). В 1675 году в театре был поставлен первый в России балет – вот откуда началась история нашего национального достояния! Кстати, Гутовский построил еще и станок для печатания нот.
При Алексее Михайловиче в Москве зазвучали духовые военные оркестры европейского образца, а для того чтобы в каждом полку был такой оркестр, в Трубном, разумеется, переулке работал «двор государев съезжий трубного учения». Вообще, иностранные музыканты с энтузиазмом отправлялись служить русскому двору – здесь хорошо платили. У многих представителей московской знати были домашние капеллы, немало сопровождавших иностранные посольства музыкантов перешли на службу к русским боярам, соблазнившись лучшими условиями.
Но, конечно, самым любимым музыкальным жанром при русском дворе оставалось церковное пение – в певчие шли даже дворяне, а за красивый голос можно было и поместье в дар получить.
Свой современный вид Кремль получил именно в XVII веке. В 1676–1686 годах башни получили новые шатровые крыши, и высота их существенно увеличилась, а декоративное убранство радовало глаз. Четыре башни – Спасская, Никольская, Троицкая и Боровицкая – были увенчаны гербами государства: двуглавыми орлами, имперским символом.
В конце XVII века в Москве появился новый архитектурный стиль – нарышкинское барокко. Чтобы понять его величие и парадность, достаточно просто выйти из метро на станции «Площадь революции» и увидеть Богоявленский собор, построенный в годы юности Петра I. Еще одним ярким образцом нарышкинского барокко признана церковь Покрова в Филях – двуцветная, красная с белым каменным декором и изящными небольшими куполами.
Немалое архитектурное наследство оставил Москве XVII век – чего строит только царский дворец в Коломенском, восстановленный на прежнем месте по чертежам, сохранившимся с XVIII века. Этот дворец, столь любимый царем Алексеем Михайловичем, современники величали «восьмое чудо света». Он как будто соединил в себе мотивы старинных русских сказок и новый, почти уже имперский размах. В нем только окон насчитывали 3 тыс., а число комнат приближалось к 300.
На улице Петровка стоит Трапезная Аптекарского приказа, выстроенная во второй половине XVII века, а в Сверчковом переулке можно увидеть, какие дома строили для себя богатые московские купцы, не пожалевшие денег на основательное здание. Реставрация сохранила настоящий цвет – красный с белым декором.
От приземистого купеческого особняка существенно отличается изящный дом – палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, построенные во второй половине XVII века.
Если посмотреть только на эти архитектурные памятники, можно себе представить, как в XVII веке, накануне имперского взлета, жили в Москве.
«Невиданный дотоле отряд воинов…»
Уже упомянутый Франтишек Таннер в 1676 году описывал то, что не могло не восхитить европейца: «И вот перед нами предстало великолепное войско, стоящее шпалерами слева и справа (послам предстояло идти между ними), играющее цветными одеяниями, и с многочисленными барабанщиками и трубачами. Офицеры их сидели на породистых конях, украшенных драгоценной сбруей персидского образца, и были одеты столь пестро и искусно, словно собрались состязаться в том, кто нарядится красивей и с большим шиком.
Подъехав к городу ближе, глядим – новый, невиданный дотоле отряд воинов! Цвет длинных красных одеяний был на всех одинаков; сидели они верхом на белых конях, а к плечам у них были прилажены крылья, поднимавшиеся над головой и красиво расписанные; в руках – длинные пики, к концу коих было приделано золотое изображение крылатого дракона, вертевшееся по ветру. Отряд казался ангельским легионом. Кто не подивился бы на такое чудное зрелище, того по справедливости я счел бы слепым и среди цветущего сада, полного всякого рода цветов…» По словам Таннера, только личная гвардия царя составляла 30 тыс. человек.
Проведенная Алексеем Михайловичем военная реформа сохранила и полки «старого строя» – поместную конницу Государева полка, стрелецкие и пушкарские полки, и создала полки «нового строя». Окончание в середине XVII века Тридцатилетней войны в Европе оставило без «рабочих мест» множество профессиональных военных – и русский царь этим умело воспользовался.
Иноземные военспецы, привлеченные регулярной выплатой солидного жалованья, дешевизной жизни в России и веротерпимостью, часто приезжали с семьями или женились здесь и оседали навечно. Но командовали даже в новых полках в основном все равно «свои», подданные русского трона. Служба давала возможность за воинские подвиги получить дворянство и пожалования.
«И потом ему мочно быти ис рядовых салдатов гефрейтером сийречь шляхтичем, потому что первое шляхетство родитца доброю службою» – так говорилось в одном из армейских документов того времени.
Вот что писал Чарлз Карлейль: «Если дело идет о том, чтобы собрать большую армию, то нет государя в Европе, который бы это сделал с большею легкостью, как царь Московский… Если нужен большой набор, то, несмотря на то что край неплотно населен сравнительно с занимаемым пространством, однако весьма легко царю собрать 100 или 200 тысяч человек; кроме тех 22 тысяч, которых он держит возле своей особы, и нескольких тысяч человек, которые составляют гарнизон в различных местах.
Он имеет apмию в 65 тысяч человек, всегда готовую для первой надобности; они находятся под начальством 110 офицеров, избранных его царским величеством».
«Москвичи весьма представительны в своей одежде…»
В «Реляции графа Карлейля» особое внимание обращено на внешний вид жителей Москвы: «Москвичи весьма
представительны в своей одежде, чем они обязаны своей хорошей осанке и крепкому сложению: в своих длинных платьях, шапках, сапогах, коротких волосах и длинных бородах они кажутся несравненно красивее, чем в костюмах других христианских народов… Все различие между знатным и крестьянином составляют материя и украшения.
Знатные обыкновенно носят платье из атласа, шарлаха или парчи; мещане из сукна темно-красного, фиолетово-красного или темно-зеленого; лица же низшего сословия из грубого темно-красного сукна, приготовляемого в их же стране. Зимой каждый, сообразно своему званию, подбивает платье свое мехом, одни – более драгоценным, как то: соболями, бобрами и белками, другие – более простым, как то: куницами, простыми лисицами и зайцами (будет ли мех этот летний или зимний, последний бел, как снег)». Описывает англичанин и богатые шапки из красного сукна или бархата, подбитые мехом и украшенные жемчугом, и алые, с серебряными гвоздями, сапоги с каблуками, и вышитые золотом и шелком рубахи.
Именно в XVII веке сложился перекочевавший на палехские и федоскинские шкатулки образ русской моды – добры молодцы и красны девицы в богатых и ярких одеждах. Он и сегодня вдохновляет многих современных кутюрье.
Многое можно написать о Москве конца XVII века, когда империи еще не было, но она уже обозначала свое присутствие. И про Иноземную слободу, куда как раз в конце XVII века любил ездить молодой Петр I, и про опытное хозяйство Алексея Михайловича в Измайлово, которое историк Иван Егорович Забелин (1820–1908) назвал «земледельческая академия на совершенно новый, европейский образец», и про то, как накануне наступления XVIII века в Москве впервые появилось уличное освещение…
Но наш город в те времена уже был настолько велик, богат и изобилен достопримечательностями, что все описать – монографии не хватит. Так что остановимся на том, что все мифы о «немытой» и неграмотной России XVII века – не более чем мифы, и создание Российской империи было делом вполне закономерным, даже если бы царь Петр Алексеевич и не поехал в Европу. Он на самом деле многое растерял из своего, уже созданного, восхитившись европейскими достижениями. Позже, уже будучи императором, Петр стал больше ценить свою страну и своих людей.
Текст: Алиса Бецкая
Назад в раздел
